Читаем Синее железо полностью

Именно там, в теснинах и распадках, он надеялся дать шаньюю первое сражение. Летучий конный строй хунну не­изменно приносил им победу – даже без численного перевеса, как это было у реки Люань, но он применим лишь на равнинах и немыслим в горах, где нужно биться лицом к лицу, где исход решают сила и стойкость каждого отдельного воина. Сопро­вождая в походе шаньюя, Ант не раз убеждался, что хунну избегают и боятся ближнего боя. Ибо одно дело – сразить человека стрелой или заарканить его, и совсем другое – одо­леть в рукопашной схватке. Тут может слететь голова, если противник сильнее и отважнее...

Из лесных кузниц с обозом оружия приехал Артай. Про­копченный дымом, оборванный и веселый, он ввалился к асо, и дом сразу же наполнился раскатами его зычного голоса:

- Я вижу, ты времени не теряешь. Давно у нас не видели такого войска! Анаур вернулся?

- Вернулся. Закупил несколько больших табунов. Крепкие кони. Их сейчас объезжают... Сколько ты привез оружия?

- Полторы тысячи мечей, но каких, асо! – Артай зажму­рился и помотал головой. – Стрелы тоже славные – пробивают насквозь любой щит. Наберется тысяч восемь. Есть еще копья и даже палицы – их отливали из всяких отходов, чтобы добро не пропадало.

Ант нахмурился.

- Жаль, что пропало столько оружия, которое ты делал для хунну. Оно и в самом деле не годится для боя?

- Да, Ант. Эти мечи особой закалки, и в них есть разрушительные примеси. Через месяц железо начнет крошиться, как дикое стекло[97].

- Ну что же, сделанного не воротишь, – Ант усмехнулся, и глаза его стали злыми.

Артай догадался, что асо подумал об Угабаре.

- Кому ты намерен раздать привезенное оружие? – спро­сил Артай.

- Это сделаешь ты. Вначале я хотел, чтобы его получили те, у кого на руках больше колец храбрости[98]. Но это не совсем справедливо.

- Не справедливо? – искренне удивился Артай.

- Да, мы обидим молодых. Ведь в их жизни было меньше случаев отличиться. Поэтому пусть удача решается жребием. Отряды уже разбиты на сотни. Проследи, чтобы каждой из них оружия досталось поровну.

- Хорошо, Ант. Прежде чем уйти, мне нужно сказать тебе...– Артай закашлялся и повертел в пальцах мусат, узкий точильный брусок, висевший у пояса. – Правда, толковать об этом вроде и не время, но...

Ант поднял на побратима усталый взгляд и коротко докончил:

- Ты хочешь жениться.

- Да. Мы с Альмагуль просим твоего позволения.

Асо засмеялся и обнял смущенного воина:

- Конечно, я рад, Артай. Кто может пожелать своей сестре лучшего мужа? Но свадьбу придется справить позднее: для веселья сейчас слишком невеселые времена. Я думаю, вы оба не обидитесь, если мы выпьем за ваше счастье пока что вдвоем с тобою. Зови мать и сестру. И клянусь тенью отца: свадебный пир у вас будет на славу, дай только прежде накормить досыта прожорливых гостей из степи, набить им глотки острым же­лезом, посоленным их собственной кровью...

Последние слова асо говорил почти шепотом, но ненависти в них было больше, чем в яростном крике. И Артай подумал, что сердце его побратима напоминает сейчас металл, кипящий в плавильной печи. Несколько лишних мгновений –и он, не найдя выхода, взорвет стенки горна или сам превратится в порошок. И пусть Угабар был не прав, ускорив события своим необдуманным поступком, – все равно он совершил нужное дело, ибо даже огнестойкая оболочка не может быть вечной.

Глава 14

- Двадцать, тридцать, сорок, пятьдесят! – Нахохлившись, как коршун, шаньюй сидел на коне и пересчитывал бунчуки проходивших мимо сотен. С белогорий дул холодный ветер, высекая из глаз слезу и ероша огненный мех на лисьем малахае хуннуского владыки. Плащ из грубой верблюжьей шерсти ниспадал с плеч шаньюя ниже конского брюха. По подолу плаща, словно бубенцы шаманской шубы, висели прошлогодние репейники. Рядом с шаньюем, тоже верхами, стояли Ли Лин и Ильменгир.

Они искоса поглядывали на неподвижное лицо владыки, стараясь проникнуть в его мысли. Мрачная отчужденность и молчаливость шаньюя беспокоили особенно Ли Лина. Правда, шаньюй ни словом, ни намеком не упрекнул джуки-князя, да и в чем было упрекать? Разве мыслимо держать в повиновении враждебную страну, имея под рукой всего тысячу солдат?

Ведь шаньюй и сам не рассчитывал на мир, когда велел передать Анту Бельгутаю свой приказ о выплате дани. Может быть, на него подействовали наветы и сплетни, которые привез Этрук? «Неужели он перестал доверять мне?» – думал Ли Лин, тревожась все больше.

И тут шаньюй, словно почувствовав волнение наместника, повернулся к нему:

- Я слышал, князь, ты свел дружбу с динлинами. Это правда, что они звали тебя на свои праздники и пиры? – Зе­леные глаза шаньюя уперлись в лицо Ли Лина, как два копья.

Наместник призвал все свое мужество, чтобы не отвести взгляда.

- Да, – сказал он. – Я бывал в гостях у динлинов.

- Но говорят, ты искал дружбы даже в домах простых охотников и пастухов?

- И это правда. Ибо хороший правитель должен знать обычаи и нрав народа, над которым он поставлен. Так я думал.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Образы Италии
Образы Италии

Павел Павлович Муратов (1881 – 1950) – писатель, историк, хранитель отдела изящных искусств и классических древностей Румянцевского музея, тонкий знаток европейской культуры. Над книгой «Образы Италии» писатель работал много лет, вплоть до 1924 года, когда в Берлине была опубликована окончательная редакция. С тех пор все новые поколения читателей открывают для себя муратовскую Италию: "не театр трагический или сентиментальный, не книга воспоминаний, не источник экзотических ощущений, но родной дом нашей души". Изобразительный ряд в настоящем издании составляют произведения петербургского художника Нади Кузнецовой, работающей на стыке двух техник – фотографии и графики. В нее работах замечательно переданы тот особый свет, «итальянская пыль», которой по сей день напоен воздух страны, которая была для Павла Муратова духовной родиной.

Павел Павлович Муратов

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / История / Историческая проза / Прочее
Степной ужас
Степной ужас

Новые тайны и загадки, изложенные великолепным рассказчиком Александром Бушковым.Это случилось теплым сентябрьским вечером 1942 года. Сотрудник особого отдела с двумя командирами отправился проверить степной район южнее Сталинграда – не окопались ли там немецкие парашютисты, диверсанты и другие вражеские группы.Командиры долго ехали по бескрайним просторам, как вдруг загорелся мотор у «козла». Пока суетились, пока тушили – напрочь сгорел стартер. Пришлось заночевать в степи. В звездном небе стояла полная луна. И тишина.Как вдруг… послышались странные звуки, словно совсем близко волокли что-то невероятно тяжелое. А потом послышалось шипение – так мощно шипят разве что паровозы. Но самое ужасное – все вдруг оцепенели, и особист почувствовал, что парализован, а сердце заполняет дикий нечеловеческий ужас…Автор книги, когда еще был ребенком, часто слушал рассказы отца, Александра Бушкова-старшего, участника Великой Отечественной войны. Фантазия уносила мальчика в странные, неизведанные миры, наполненные чудесами, колдунами и всякой чертовщиной. Многие рассказы отца, который принимал участие в освобождении нашей Родины от немецко-фашистких захватчиков, не только восхитили и удивили автора, но и легли потом в основу его книг из серии «Непознанное».Необыкновенная точность в деталях, ни грамма фальши или некомпетентности позволяют полностью погрузиться в другие эпохи, в другие страны с абсолютной уверенностью в том, что ИМЕННО ТАК ОНО ВСЕ И БЫЛО НА САМОМ ДЕЛЕ.

Александр Александрович Бушков

Историческая проза
О, юность моя!
О, юность моя!

Поэт Илья Сельвинский впервые выступает с крупным автобиографическим произведением. «О, юность моя!» — роман во многом автобиографический, речь в нем идет о событиях, относящихся к первым годам советской власти на юге России.Центральный герой романа — человек со сложным душевным миром, еще не вполне четко представляющий себе свое будущее и будущее своей страны. Его характер только еще складывается, формируется, причем в обстановке далеко не легкой и не простой. Но он — не один. Его окружает молодежь тех лет — молодежь маленького южного городка, бурлящего противоречиями, характерными для тех исторически сложных дней.Роман И. Сельвинского эмоционален, написан рукой настоящего художника, язык его поэтичен и ярок.

Илья Львович Сельвинский

Проза / Историческая проза / Советская классическая проза