- Не бойтесь, – отвечали им скупщики. – Вас наши мечи не коснутся. Асе готовит войско в помощь шаньюю, своему старшему брату.
Купцы облегченно вздыхали. Наиболее проницательные же раздумчиво качали головами: они не верили в дружбу динлинов и хунну. Разве может дружить медведь со стаей степных волков? Говорят, хунну обложили Хягас данью. Вряд ли динлины из гордости согласятся платить ее, хотя золота у них – о духи! – что гальки на речном берегу. Здесь даже женщины из простонародья носят золотые украшения.
Золото! Золото! Его тусклый блеск, его звон дразнили глаза и слух, когда оно перекочевывало из рук в руки в виде слитков, песка и монет: отлитых в форме ножа с отверстием в рукоятке – китайских, круглых – финикийских, овальных пантикапейских, квадратных – греческих.
Встречались, однако, на торгу люди, которые смотрели на деньги с презрительным равнодушием. Они пожимали плечами, удивлялись, как могут взрослые люди отдавать красивые и нужные вещи за горсть желтых побрякушек. В большинстве это были охотники из неведомых северных земель, признававшие только обмен. За бронзовое зеркало или котел они выкладывали тугие связки белых лисиц, за железный нож, или топор – от трех до пяти штук моржовых клыков, за кусок шелка или нитку глазчатых бус – костяные блюда и гребни изумительно тонкой работы; за кувшин сладкого вина готовы были отдать даже своих уродливых, измазанных черной кровью богов.
Просторная комната, где асо принимал гостей, была обшита кедровыми досками, подогнанными так плотно и умело, что глаз не мог отыскать в них зазора, и оттого стены казались вытесанными из цельного дерева небывалой толщины, с единым природным рисунком.
Со стен глядели резные изображения всадников, зверей и птиц. Пол комнаты был выстлан пятнистыми шкурами горных барсов. На них вперемежку сидели и лежали динлинские старейшины и хунну – отдыхали после обильной еды, пили вино и играли в кости.
Ант Бельгутай и Ли Лин вели неторопливый разговор. На асо был зеленый шелковый кафтан, затканный по рукавам серебряными листьями; круглый ворот с собольей оторочкой открывал стройную мускулистую шею; шаровары из тонкого сукна были заправлены в лосиные сапоги без каблуков.
Лицо асо, уже потерявшее мальчишескую мягкость, казалось бесстрастным, но серо–голубые глаза смотрели на собеседника с пристальным, цепким вниманием.
- Ой-Барс видел сам, как Этрук выпустил холзана[93], взятого из Орды, – негромко говорил Ли Лин. – Я думаю, птица понесла шаньюю весть, которая вызовет его гнев. И тогда весной будет много крови.
- Холзан может не долететь, – не сразу отозвался Ант.
- О нет. Он вынослив, и к тому же в Орде его ждет самка.
- У Этрука есть еще такие птицы?
- Не знаю, асо. Но я советую тебе собрать дань.
«Если бы выиграть еще год», – подумал Ант и, не глядя на Ли Лина, холодно сказал:
- Хорошо. Через сорок дней хунну получат золото и меха. Впервые в его душе шевельнулось неприязненное чувство к китайцу. Впрочем, Ант понимал, что Ли Лин, человек без родины, равнодушен и к хунну и к динлинам и нельзя его осуждать за это. Он – как пущенная наугад стрела, которая никогда не долетит до цели, потому что этой цели не существует.
Асо поднялся и, обращаясь к гостям, предложил проехаться по городищу.
На улице, созывая народ, уже гремели праздничные бубны.
Их круглые тугие звуки катились в морозном воздухе, как невидимые шары. На лицо Анта набежала тень. Он вспомнил обтянутые человеческой кожей барабаны шаньюя. На миг всплыло перед глазами его медное лицо с тяжелыми козырьками век и натянутая улыбка, с которой он показал Анту на барабаны: «Видишь, асо, каганы, изменившие мне, верно служат после своей смерти. Звоном своей шкуры они сопровождают мои победы...»
Рядом с Антом ехали наместник и Артай. Пестрый людской омут на минуту расступался перед всадниками, чтобы вновь сомкнуться за их спиной; в воздухе курились синие струйки чада, поднимавшегося от железных решеток, на которых жарилось мясо; вокруг деревянных кадок с домашним вином и хмельным мёдом толпились любители выпить.
Рассеянный взгляд Анта остановился на бородатом динлине огромного роста: он заметно выделялся даже среди своих соплеменников. Великан был раздет до пояса, его обожженное ветром лицо казалось приставленным к могучему белому торсу, покрытому замысловатой татуировкой. В руках бородач держал толстую железную полосу. Не говоря ни слова, он завязал ее в узел и вздохнул. Окружавшие его зеваки засмеялись, но бородач был серьезен.
- Кто развяжет, тому золотой, – сообщил он.
- А если нет?
- Золотой с него. Пробуйте.
Несколько дюжих молодцов один за другим попробовали и смущенно выложили монеты на широкую, как поднос, ладонь силача. Больше охотников не находилось.
Ант с улыбкой покосился на Артая. Тот крякнул и, не слезая с коня, протянул руку:
- Дай–ка мне.