Синеет парус

Мужским чутьём Владислав угадал, что протяни он сейчас руку, Арина не оттолкнёт его, не обескуражит строгостью и равнодушием. Бесшумно шагнул через порог. Арина чуть приметно качнулась ему на встречу. А может, не качнулась, может, просто показалось, но Владислав уже не мог отступить: легко коснулся кончиками пальцев её щеки, осторожно поцеловал волосы чуть повыше лба. Отдай ему всю себя самая желанная в прошлом женщина, не было бы столько счастливой дрожи, как от этого прикосновения к волосам.

– Здравствуйте, Арина Сергеевна, – шёпотом сказал он, не отрывая губ от её волос.

Спустя несколько секунд ошарашенная Арина спохватилась, отступила, приглашая войти. А в кабинете на смену неожиданно возникшему порыву пришла неловкость. Разрушилось что-то хрупкое, секундное, но такое прекрасное.

Арина попятилась, упёрлась в стол, взялась за него руками.

– Вы когда?

– Да вот, только с поезда.

– Так неожиданно…

– Я всегда неожиданно… – Владислав усмехнулся, завёл руки за спину, опираясь скомканной в кулаке папахой об печку.

Арина присела на краешек стола.

– Печь, наверное, остыла? Дров нигде нет, пришлось разбирать деревянные постройки во дворе.

– Тёплая ещё…

Владиславу, как полагается мужчине, следовало бы поддержать разговор, но он отупело молчал и лишь кривил губы в странной чуть приметной усмешке. В жизни не испытывал он такой неловкости. Слишком хороша была Арина в своём белоснежном халате, тоненько перехваченном в талии и завязанном сзади двойным бантом. Госпитальной косынки на ней не было; тёмные блестящие волосы, прикрывая уши, собраны в низкий узел.

Синие глаза коротко вскидывались, видимо, пытаясь разглядеть в нём прежнего Владислава. Куда там! В порыжелых растоптанных сапогах и измызганной шинели он и близко не был похож на красавца гвардейца. А нестиранные неделю солдатские портянки! А зуд в немытом теле! А шрам через бровь!

Неприступная, не желающая ему лишнего слова сказать, Арина Сергеевна в этот раз, заговорила первой:

– Тогда, в Галиции… я полгода была уверена, что вас нет в живых. А потом Гузеев письмо прислал. Написал, что вы после ранения были переведены на Северо-Западный фронт и служите в одном с ним полку.

– Я в плен тогда попал к австрийцам. На второй день сбежал, хотя и ранен был. А Гузеев здесь, мы вместе приехали.

– Надолго?

– Думаю, нет.

И снова неловкая пауза… Арина смотрела в выбеленное морозом окно.

– Снег пойдёт…

– Да, – отвечал Владислав. – Наверное…

Арина нашла наконец способ избавиться от неловкости:

– Вы присаживайтесь, а я пойду распоряжусь, чтобы колонку растопили, вам надо привести себя в порядок после дороги.

Она вышла, а Владислав, присев на стул, в задумчивости ещё долго гладил ладонью небритую щёку.

Глава 21

Часа через полтора, придвинув к столу диван и закрыв изнутри дверь кабинета, вчетвером пили бледный чай, видно, из последних запасов. Владислав и Гузеев успели помыться, побриться и теперь сидели в госпитальных пижамах, в которых чувствовали себя неловко. Ольга жаловалась:

– Совсем трудно стало: паёк – три восьмушки, и то – был бы хлеб, как хлеб, а то половина соломы. Арине Сергеевне, как жене капиталиста, и вовсе не полагается. Ладно, побрякушки кое-какие припрятали, вымениваем теперь на картошку. А кому выменивать нечего? Раненых при распределении пайков забыли, госпиталь, говорят, офицерский. А офицеров сейчас ни одного, только солдаты. Хорошо Аркадий Бездольный помог. Он сейчас у «товарищей» в больших чинах: то ли комиссар, то ли председатель какого-то совета.

– Позёр, – усмехнулся Гузеев. – Не видел его после ссылки, но пари держу – всё тот же позёр.

– Нет, другой, – не соглашаясь, качала головой Ольга. – Совсем другой. Ни грамма прежнего легкомыслия.

Владислав с усмешкой вспомнил гимназию и Аркашу Бездольного, хулиганисто сверкающего с галёрки круглыми стёклами очков.

– Мы его в гимназии Карбонарием звали. Он с «Оводом» не расставался, знал наизусть от корки до корки.

– Вот карбонарием и стал, – вздохнула Ольга.

– Карбонарием он был в феврале, – жёстко сказал Гузеев. – Теперь – главарь пролетарской банды.

– Ну а вы что? – сменила тему Арина. – Как добрались?

– Поезда перегружены до крайности. Солдатня сидит на подножках, на крышах. Шум, ругань – не поезд, а базар на колёсах, – рассказывал Владислав, осторожно прихлёбывая обжигающий чай. Стакан подрагивал в его руке, стучал о подстаканник – сказывались последствия контузии и того удара прикладом по голове. – Несколько раз большевики поезд проверяли, кого-то ловили, кого-то расстреливали. Мы ничего не поняли, – это, как на базаре, когда толкаются, кричат: «Держи вора!», но все видят только пустую суету, а самое главное скрыто где-то в толпе. Было дело и к нам цеплялись – пронесло. Тут главное – мата побольше и нахрапистее быть. Солдатня это любит.

Владислав перехватил взгляд Арины, – она пристально смотрела на его дрожащую руку. Досадливо кашлянул, поставил стакан на стол. Арина смутилась, поспешно отвела взгляд. Ольга потянулась за фарфоровым заварником.

– Владислав Сергеевич, ещё чаю?

– Нет, спасибо.

– А вы, Виктор Иванович?

– Не откажусь.