Синева

Произошло все это так стремительно, и Свейн что-то сказал папе, попытался помочь маме освободиться из папиных объятий, но мама не желала, чтобы ей помогали, она что-то тихо сказала Свейну, а все остальные молчали, и только музыка играла.

Свейн стоял, мама танцевала с папой, сперва он крепко стиснул ее, смотрелось ужасно, и я чуть не расплакалась, но и плакать не получилось. Папа все кружил маму, но тут опять подоспел Свейн, он вцепился в папу и что-то закричал, хотя мама ни звука не проронила. Отпускать ее папа не собирался, и тут откуда-то сбоку появился Сёнстебё. Он сжал кулак и впечатал его в Свейна, Свейн отшатнулся, однако на ногах удержался, не упал, он был крупный и сильный, я только теперь заметила. Кто-то закричал, но не я и не мама, папа все не отпускал ее, хотя они больше не танцевали, он остановился и прижал ее к себе, а она не сопротивлялась. Сёнстебё снова подошел к Свейну, тот не двигался с места, уходи, думала я, беги, но он все стоял, будто бы оскорбленный, словно не ожидал удара, по крайней мере точно не думал, что за первым ударом последует и второй. Но так оно и случилось, еще один удар, а папа прижимал маму к себе, точно в танце, и мама не противилась.

И опять, еще раз Сёнстебё кинулся на Свейна, но тут в гостиную кто-то вошел, еще один непрошеный гость, успела я подумать. Сначала я его не узнала, потому что он теперь учился в средней школе и я его довольно давно не видела, однако сейчас он стоял посреди комнаты, такой же высокий, как его отец. Но глаза его – беличьи глаза – были прежними.

Он назвал отца по имени – не папой или отцом, а по имени, и тогда Сёнстебё прекратил наконец драку, а папа, словно обжегшись, выпустил из рук маму.

– Поехали домой, – сказал Магнус отцу, – нам домой пора.

Ему было всего-то тринадцать, но держался он как взрослый, притягивал к себе взгляд, так что все на него смотрели, все взрослые повернулись к нему и ждали, будто ничего иного им не оставалось.

Магнус повернулся к двери, даже не удостоверившись, идет ли Сёнстебё следом, не поглядев, что делает папа. А они его все равно послушались, оба, и Сёнстебё, и папа, словно это Магнус был взрослым, а они – детьми.

И однако же, не дойдя до двери в коридор, Магнус обернулся. Не к ним, а ко мне.

– Привет, Сигне.

За весь вечер меня впервые назвали по имени.

Давид

Ни Лу, ни я – мы не спали. Там, в маленькой каморке с холщовыми стенами, мы были с ней вдвоем.

Дверь я занавесил простыней – хоть какое-то уединение получилось. Впрочем, нас все равно слышали.

Сухой тряпкой, найденной в подсобке, я вытер с пола рвоту. Хорошо бы, завтра мне дали воды, чтобы привести тут все в порядок. От пальцев у меня пахло. Да и от всего остального тоже. Но я привык. Принюхался.

И тут к запахам добавился еще один. Значит, с другого конца сейчас тоже польет.

– Я в туалет хочу! – закричала вдруг Лу. – Быстрей!

Она рванулась было к выходу, но я ее остановил.

– Давай в ведро, – скомандовал я.

– Не пойду на ведро.

– Мы до туалета не добежим.

Она растерянно замерла. Не знала, как поступить. А потом сморщилась и схватилась за живот. Похоже, терпеть сил больше не было. Сняв трусы, она согнула в коленях ноги. Голая, беспомощная, она нависла над ведром.

Я поддержал ее над ведром.

И все тотчас же началось. Хлынуло на дно ведра с громким хлюпаньем.

Судя по звукам, вокруг проснулись. Остальные все слышали. И считали это неприятным.

Мне стало стыдно, но я одернул себя. Какого хрена? Разве я в чем-то виноват? А уж кто точно не виноват, так это Лу.

Она села прямо на ведро. Ягодицы у нее были такие маленькие, что она едва не провалилась. Из нее вышло еще что-то.

Когда она наконец встала, от ведра сверху на бедрах остались отметины.

Я машинально подтер ее, хотя не делал этого уже два года как. Она сама захотела научиться. Но сейчас так ужасно дрожала.

Туалетная бумага почти закончилась. Надо еще принести. Вот только когда я заходил в последний раз в туалет, туалетной бумаги там не было.

Я натянул на Лу трусы, и они свободно повисли у нее на бедрах. Я поднял ее. У меня в руках она почти утонула. Я уложил ее. Накрыл простыней. Лу заняла лишь крохотную часть койки.

Ведро на полу источало зловоние.

– Папа?

– Что?

– А вдруг мне еще захочется?

– Я пойду ведро вылью.

– А вдруг я не успею? Вдруг прямо в кровать наделаю?

– Все будет хорошо.

– Но вдруг?

Я достал мой единственный свитер и обвязал его Лу вокруг пояса и между ногами, как подгузник.

Позже ночью я рискнул и сбегал в медпункт. Знал, что там круглые сутки есть дежурный.

Но медпункт оказался заперт. И в окнах темно. Снаружи валялись два набитых мусором мешка. Один был разорван и перевернут, а по траве рядом рассыпались колпачки от шприцев и использованные бинты.

Лу стонала.

Ее снова и снова выворачивало, хотя выходила теперь лишь желтая слизь.

– Попей. – Я протянул ей чашку.

Но ей даже воды не хотелось.

– Не хочу, – всхлипывала она между спазмами.

– Так лучше будет, – уговаривал я, – лучше, когда водой тошнит, чем впустую надрываться.

То, что не выходило с одной стороны, выливалось с другой.

Запахи перемешались, и вскоре я перестал их различать.