Синева

– Если хочешь, пойдем с нами и завтра тоже, – предложила Лу.

– Она наверняка не захочет, – оборвал ее я.

– Ты что, не хочешь? – спросила Лу.

– Очень хочу, – ответила Маргерита.

Следующего утра она дожидаться не стала.

Вернулась ко мне той же ночью.

Ее тело было рядом. Бугристое и плотное под моими пальцами. Шероховатое и мягкое.

Ты здесь, думал я.

Ты здесь, подо мной, надо мной.

И остановиться я не могу. Причин останавливаться нет. Нет сил думать, почему мне следовало бы остановиться.

Анна – дыра у меня в голове. Огюст и Анна – черная дыра, где исчезает все остальное.

А Маргерита снова наполняла меня. Потихоньку, медленно.

Мы не разговаривали. Хотя мне и хотелось – хотелось узнать о ней все.

Услышать обо всем.

Но говорить было нельзя. Потому что Лу спала чутко.

Оставалось лишь лежать. Один над другим, один под другим.

И мне хотелось стонать. Выть. Кричать. Однако я изо всех сил старался молчать.

Надеясь, что черная дыра затянется.

Надеясь, что она никогда не затянется.

Сигне

Штиль, поэтому я приглушила двигатель и иду на малых оборотах – так я лучше слышу. Я стою и смотрю по сторонам, но вижу мало.

Ширина тут в самом узком месте, между Дувром и Кале, всего 33,1 километра. По правому борту Франция, по левому – Англия, я держусь вплотную к английскому берегу, подальше от паромов, ко мне с обеих сторон будто бы подступает суша, ветер стихает, подбирается туман – разумеется, из Англии, с родины туманов.

Англия, Англия, вот мы с тобой и увиделись снова, с того раза я здесь не бывала, избегала ее. Картошка фри, сигаретный дым, привкус кирпичей, взгляд гостиничного администратора – нет, туда я не вернусь, ни за что, даже если срочно понадобится безопасная гавань, нет, лучше уж потерпеть крушение.

Под каналом проходит туннель, и это уму непостижимо: каждый час подо мной проезжают поезда с сотнями пассажиров, а над головой у них – миллионы литров воды. Как у них только смелости хватает сесть вот так в поезд и добровольно отправиться в путешествие по морскому дну. Более ограниченного и тесного пространства в мире, наверное, не найти.

Туман все густеет, папа называл его тучами, влюбившимися в землю, папа любил туман, вот только здесь туман такой, что… Я вскочила. Видимость нулевая, море передо мной и позади меня превратилось в пар, неба я больше не вижу.

Вокруг темнота, особенная, серая темнота, я зажигаю огни, бесполезные, я зажигаю их просто для галочки, включаю туманный горн, его приглушенная сирена тонет в насыщенном водой воздухе – один длинный сигнал и два коротких, один длинный, два коротких.

Впрочем, местоположение мне известно, у меня есть компас, главное, не сбиться с курса, не выключать туманный горн – и тогда мне ничего не грозит.

Я вцепилась в штурвал так, что костяшки пальцев побелели, и глаз не свожу со стрелки компаса, звуки исчезают, точно в вакууме, в открытом космосе, влажный воздух гасит звуковые волны, я опять включаю туманный горн, но звук такой слабый, его, считай, что нет.

Я иду вперед, следую прежним курсом, иду малым ходом, всего три узла, с такой скоростью на Па-де-Кале у меня несколько часов уйдет, однако иначе нельзя.

И тут я услышала его – гул двигателя другого судна… нет, не просто судна… бухающий рокот гигантского двигателя большого корабля.

Я обернулась.

С какой стороны он доносится?

Куда ни посмотри – повсюду серая стена тумана.

Корабль приближался, рев становился все громче, но откуда он? Я заглушила двигатель и замерла, вслушиваясь в шуршанье собственной куртки и гул корабля, корабля, который пока существует лишь как тяжелый ритмичный грохот, неумолимо нарастающий.

Я снова оглянулась. Грохотало по правому борту. Я повернула голову. Нет, все-таки по левому борту. Проклятые мои уши, правое слышит хуже левого; наверное, слишком близко к громкоговорителю стояла когда-то, а может, это пила-болгарка виновата – тогда, в Алте. Алта, еще одна неудача, они за день нас распилили, мы-то думали, что победим, а они нас всего за день распилили. Но вот мне уже и слух не нужен, потому что я вижу корабль, он встает передо мной, гигантская серая тень, огромной горой надвигается на меня.

Прямо на меня, по левому борту.

Туманный горн у меня надрывается – один длинный, два коротких, снова и снова, но гул огромного двигателя заглушает его, с корабля меня не видно, корабль движется на меня, и хотя он по левому борту, поэтому должен мне уступить, я резко поворачиваю штурвал, врубаю полный ход и…

От корабля меня отделяют всего несколько метров, я вижу ржавые потеки на его обшивке, сварные швы на стальных пластинах.

Похоже, он не заметил меня, капитан там, наверху, на мостике, – он не знает и никогда не узнает, что сегодня почти потопил шестидесятилетнюю шкипершу-одиночку из Норвегии.

Но тут корабль исчез, скрылся за моей спиной, и, кажется, туман стал рассеиваться, хотя, может, это белые точки пляшут у меня перед глазами, потому что лишь сейчас я заметила, что не дышу.

И я рассмеялась, громко рассмеялась от облегчения.

Мой смех слышно, даже несмотря на туман, его слышно, и в тумане он не тонет.

Меня не остановить, думаю я.