Синяя лилия, лилия Блу

Адам прокрутил в голове возможные результаты. Если он проиграет, то, теоретически, суд не заставит его вернуться домой. Ему исполнилось восемнадцать, он мог идти куда вздумается и жить собственной жизнью, удачно или нет, отдельно от семьи. Но не ляжет ли пятно на его репутацию? Парень, который по сомнительному поводу потащил отца в суд. Как уродливо это будет выглядеть. Как подло. Он представил себе, что скажет Ганси: семейная склока низших классов. «Вот почему низшие остаются низшими». Драки и пьянство, телевизор и скидки в магазине.

Впрочем, Адам не мог от души настроиться и на победу, поскольку сам не знал, как она будет выглядеть. Вполне возможно, что отец отправится в тюрьму. Если так, сможет ли мать платить по счетам?

Адаму не следовало об этом беспокоиться. Но перестать он не мог.

Ему казалось, что он, в своем приличном костюме, просто самозванец.

«На самом деле ты – один из них, белая рвань в бриллиантах».

Он увидел отца.

Тот явился в куртке с логотипом какой-то местной фирмы на спине, в рабочей рубашке. Адам молился о ясности, о том, чтобы видеть отца таким, каким его видели все остальные… а не «папа, это я, Адам».

– У тебя еще есть время сказать правду, – произнес Роберт Пэрриш.

Мать не приехала.

У Адама онемели пальцы.

«Даже если я проиграю, – слабея, подумал он, – он не сможет вернуть меня домой, поэтому никакой разницы нет. Час унижения – и все закончится».

Он пожалел, что затеял это.

– Так, – сказал судья.

Его лицо было воспоминанием, которое исчезло, как только Адам моргнул.

На одну блаженную секунду Кабесуотер похитил его, окружил листвой, а затем отпустил. Как отчаянно Адаму хотелось уцепиться за Кабесуотер. При всей своей странности тот был знакомым – и на стороне Адама.

Он совершил ошибку, придя сюда в одиночку. Что страшного, если бы Ганси и Ронан увидели это? Они и так знали. Они знали все про него. «Непознаваемый» – это ложь. Единственным, кто не знал Адама, был сам Адам.

«Ты просто гордый идиот, Адам Пэрриш».

– Есть свидетели? – спросил судья.

Их не было.

Адам не смотрел на отца.

– Тогда, пожалуй, мы начнем.

Со стороны пристава, сидевшего рядом с судьей, послышалось какое-то шипение – голос по рации. Пристав наклонил голову, прислушиваясь, и что-то пробормотал в ответ. Придвинувшись к судье, он сказал:

– Ваша честь, пристав Майли говорит, что снаружи ждут свидетели по этому делу, если еще не слишком поздно их впустить.

– Дверь, кажется, уже закрыта?

– Да.

Судья посмотрел на часы.

– А они точно явились по делу Пэрриша?

– Пристав Майли полагает, что так.

Судья улыбнулся чему-то – это была давняя шутка, которой он не собирался делиться с посторонними.

– Не смею сомневаться в его словах. Пусть войдут, и я решу, допустить их или нет.

Адам с тоской задумался, кто из соседей решил явиться для поддержки Роберта Пэрриша.

«Через час все закончится. Тебе больше никогда не придется через это проходить. Нужно только одно – пережить это».

Дверь открылась. Адам не хотел смотреть, но все-таки посмотрел.

В зале стоял Ричард Кэмпбелл Ганси Третий, в школьной форме, пальто, шарфе и перчатках, похожий на существо из иного мира. За ним маячил Ронан Линч, в кои-то веки в правильно повязанном галстуке и заправленной рубашке.

В душе Адама воевали между собой унижение и радость.

Ганси зашагал по проходу. Отец Адама уставился на него. Ганси подошел к столу и остановился прямо перед судьей. Теперь, когда он стоял бок о бок с Адамом, тот заметил, что Ганси слегка запыхался. И Ронан тоже. Значит, они бежали.

Ради него.

Сняв перчатку с правой руки, Ганси пожал руку судье.

– Здравствуйте, судья Гаррис, – добродушно сказал он.

– Мистер Ганси, – произнес тот. – Ну, вы нашли этого своего короля?

– Пока нет. А вы уже достроили террасу?

– Тоже пока нет, – ответил Гаррис. – Каким образом вас сюда занесло?

– Ронан Линч присутствовал при этом инциденте, – сказал Ганси. – Мне показалось, что его свидетельство может оказаться небесполезным. А я дружу с Адамом с самого первого моего дня в Генриетте – и я рад, что эта злополучная история заканчивается. Я бы хотел дать характеристику обвиняемому, если позволите.

– Звучит разумно, – произнес Гаррис.

– Я возражаю! – воскликнул Роберт Пэрриш.

Наконец Ганси повернулся к Адаму. Он по-прежнему носил величественную маску Ричарда Кэмпбелла Ганси Третьего, белого рыцаря, но в глазах читалась неуверенность. «Все нормально?»

Нормально? Адам отверг десятки предложений помощи от Ганси. Деньги за учебу, деньги на еду, деньги на оплату жилья. «Жалость и благотворительность», – думал он.

Он так долго хотел, чтобы Ганси смотрел на него как на равного; но, возможно, единственным, кто должен был усвоить эту мысль, был сам Адам.

Теперь он понимал, что Ганси предлагал не благотворительность. А правду.

И еще кое-что – непоколебимую дружбу. Дружбу, которой можно поклясться. Которая может разрушиться почти до основания, но в конце концов оказаться крепче прежнего.

Адам протянул правую руку, и Ганси схватил ее и пожал, как будто они были взрослыми мужчинами. Они и были мужчинами.

– Так, – сказал Гаррис. – В таком случае, начинаем.

39