Синяя луна

Баурджин уселся у костра на тут же подставленный походный стул и недовольно поморщился:

– Что там ещё за вопли?

– Пленные кричат, господин наместник, – почтительно доложил какой-то молодой воин. – Видать, не очень-то хотят, чтоб их повесили.

Нойон усмехнулся – ну ещё бы, хотели. Встав, махнул рукой слугам, чтоб не шибко суетились, и направился к дубу, освещённому дрожащим пламенем факелов.

– Господин, господин! – увидав его, запричитали разбойники. – Пощади нас, пощади!

Молодые парни, совсем ещё дети… Нет, вот один – пожилой, точнее, средних лет. Кряжистый, сильный, матёрый с кудлатой, словно пакля, бородой. Ишь как глазищами зыркает – такой не запросит пощады, скорей, примет смерть.

Баурджин замедлил шаг, усмехнулся.

– А, лиходеи! Что верещите? – эти слова он произнёс по-тангутски, благо выучил сей язык ещё лет шесть назад, когда появился в Ляояне под видом беженца из Си-Ся. Си-Ся – или Си-Ся-го – «Западное государство Ся» – так именовалось царство тангутов, когда-то могущественное, а ныне существующее лишь волею Чингисхана.

– Молим о прощении, великий хан!

– Простить что ли вас за вашу наглость? – прищурился князь. – Ну, тогда расскажите что-нибудь о своей шайке, позабавьте меня.

– Молчать, молчать, щенки, – буркнул матёрый. – Помните о ваших матерях.

– Повесьте его, – быстро приказал нойон, и люди Керачу-джэвэ тут же вздёрнули лиходея на крепком суку, где уже, дожидаючись, болтались четыре петли, одна из которых – крайняя – уже оказалась занятой. Баурджин неоднократно сталкивался с разного рода разбойным людом и хорошо изучил его типажи – с таким вот, как это кряжистый, церемониться никак не следовало и уж тем более играть в какое-то там благородство. А вот с этими, с разбойным, трясущимся от страха, молодняком – можно и поиграть. Именно, что поиграть.

– Красиво висит! – Баурджин заценил болтавшегося на верёвке висельника опытным взглядом эстета, а затем задумчиво посмотрел на пленных. – Но – слишком уж одиноко.

– Вот этого, – он показал пальцем на одного из парней, толстенького и пухлощёкого, – нужно будет повесить ближе к стволу, а этих двоих недомерков – посередине. Получится очень красиво и вполне в русле традиции: сила и слабость, мускулистость и худоба, чёрное и белое, Инь и Ян.

Баурджин замолчал, устремив взгляд в небо, словно бы желал спросить что-то у звёзд.

– Так, значит, вешать и этих? – озабоченно переспросил далёкий от эстетства Керачу-джэвэ.

– Этих? – князь взглянул на молодых лиходеев так, словно бы увидел их в первый раз. – А, разбойнички. Совсем про вас забыл. Вы, кажется, обещали что-то рассказать? Нет-нет, только не все разом, по очереди. Начнём… ну, хотя б, с тебя! – палец нойона указал на одного из «недомерков», на вид лет пятнадцати, вряд ли больше – смуглого, худого с густой всклокоченной шевелюрой непонятно какого цвета. – Ты кто?

– Меня зовут Кижи-Чинай, господин… И я даже знаю, что такое Инь и Ян!

– Ох ты. Христородица! – язвительно сплюнул князь. – Ну, надо же, какие образованные лиходеи пошли… Эй, Керачу-джэвэ! Вели-ка принести мне стул, вина и немного какой-нибудь дичи. Ну, давай, начинай, парень!

– Осмелюсь сказать, господин, – юный разбойник поклонился, насколько позволяли стягивающие руки и ноги путы. – Я буду говорить за всех нас троих.

– Да что ты? Это уж как я решу!

– Потому что, господин, они ведь деревенские и не могут двух слов связать.

– Зато лиходейничать могут! – Баурджин, наконец, уселся на принесённый стул и, хлебнув из кубка вина, блаженно зажмурился. – Ну, прямо в сказку попал! Ты, продолжай, продолжай парень. Только вот что – пока я ничего путного от тебя не услышал. Все какие-то прелюдии, да слова за других. За себя говори, понял?!

– Да… – разбойник облизал потрескавшиеся от ветра губы. – Я – Кижи-Чинай, господин, и всегда жил в городе, но вот, вынужден был уйти, и связался с этими, – он кивнул на остальных. – Мы долго странствовали, а потом… потом оказались в шайке.

– Невинные овечки! – Баурджин с аппетитом впился в жареную на вертеле куропатку. – Уммм! Ну, говори, говори.

– Нас заставили, клянусь Буддой, заставили.

– Что? – князь чуть не подавился. – Да ты у нас буддист, оказывается? Надо же! А как же с непротивлением злу насилием? Джавахарлал Неру что говорил, а?

– Н-не знаю, господин, – малолетний разбойник смотрел на нойона с откровенным страхом. Даже задрожал.

– Но-но, – прикрикнул на него князь. – Ты мне ещё тут описайся или в штаны наложи! Наберут же в разбойники молокососов. И давно вы в шайке? Ну, давай, давай, родной, пой песни, словно немецкий шпик в СМЕРШе, что я тебя тут расспрашиваю?

– А… а песен я мало знаю, господин…

– О, господи… Да будешь ты, наконец, рассказывать?!