— К-хе — хе, кажись живой, — ответил, закашлявшись Сережка. Выбрался с чердака, пытаясь проморгаться от попавшей в глаза пыли. — Это какая уже атака? Четвертая?
— Какая к хренам разница, главное, что держимся!
О боях в порту Николаева стало известно командующему немецкой армией генерал-полковнику Холидту. Он отправил шифрограмму коменданту города Николаев: «Я не могу обеспечить устойчивые боевые действия на фронте, если у меня в спине торчит нож».
Вот тогда Винклер отдал приказ, собрать все имеющиеся силы и бросить их против засевших в порту русских… Собрать удалось более 2000 пехотинцев, три танка и несколько пушек.
Сережка приходил в себя, сидя у стены в комнатке, где расположились радисты.
— Передавай в штаб, — командовал старший лейтенант Ольшанский. — Вступили в соприкосновение с противником. Ведём ожесточённый бой, несём потери.
Морским пехотинцам помогала артиллерия, штурмовики Ил-2, но силы были не равны.
Ольшанский уже не пытался укрыть Сережку от боя, понимал, что не удержит. Сам старший лейтенант был уже несколько раз ранен. Около 4 часов вечера, командир продиктовал:
— Противник атакует. Положение тяжёлое. Прошу дать огонь на меня. Дайте быстро.
Помогло, отбили еще одну атаку. Сколько их уже было — Серый сбился со счета. Один немецкий танк подбили из противотанкового ружья, еще под один с гранатами бросился раненный матрос Ходырев.
От нескольких прямых попаданий содрогнулось здание конторы порта. Один из снарядов попал в комнату, где были радисты…
Вечером 26 марта Ольшанский отправил старшину Лисицына через линию фронта с донесением — координатами батареи, которая не давала житья десантникам. Никак к ней было не подобраться, чтоб уничтожить.
А потом… Потом не стало командира. Просто просвистела пуля и… все. В кино, обычно, показывают, что все замирают, собираются у погибшего, говорят правильные слова, клянутся в чем-то…
Это в кино. А в реальности бойцы продолжали стрелять, бросать гранаты, отбиваться от наседающего врага. И только во время небольшой передышки стало известно, что командир погиб.
С утра все продолжилось, только теперь немцы использовали какие-то странные дымовые шашки, дым которых вызывал приступы кашля и удушье. А еще подкрадывались к полуразрушенным зданиям и заливали их из огнеметов. Сережка видел, как его товарищи горели, но продолжали стрелять во врага…
В конторе порта, к вечеру 27-го марта, их осталось в живых пятеро: Сережка и еще четверо десантников — Кузьма Шпак, Николай Щербаков, Иван Удод и Михаил Коновалов. Все были израненные, но на призывы фрицев сдаваться отвечали одним коротким словом… Немцы выкатили пушку на прямую наводку. Сережку скрутило от жуткой боли и отпустило…
Ночью старшина 2-й статьи Кирилл Бочкович пробрался в контору порта, но на его зов никто не откликнулся…
Утром 28 марта немцы снова перешли в атаку, но ее помогли отбить «Илы», а затем немцам уже было не до десанта. В порт пробились разведчики 99-го гвардейского отдельного мотоциклетного батальона.
Обгоревшее тело старшего лейтенанта Ольшанского смогли опознать только по его офицерской сумке…
Это потом, капитан Котанов напишет в донесении: «Отряд старшего лейтенанта Ольшанского за двое суток отразил 18 атак противника, вывел из строя свыше 700 гитлеровцев, уничтожил несколько танков и пушек противника, посеял панику в тылу врага, помешал уничтожению порта и элеватора»
В ночь на 28 марта 1944 года 61-я гвардейская и 243-я стрелковая дивизии из состава 6-й армии форсировали реку Ингул и с севера ворвались в город Николаев. Одновременно с востока в город вошли части 5-й ударной армии. С юга в город вступили войска 28-й армии и 2-й гвардейский механизированный корпус.
До середины дня 28 марта разведчики и бойцы 99-го гвардейского отдельного мотоциклетного батальона пытались найти героев, которые сражались до последнего: отдельно складывали погибших, отдельно собирали раненых. Из 68 ушедших в десант, включая радистов и саперов, в живых осталось 11 человек, все ранены или обожжены… пятеро очень тяжело… Раненым оказали первую помощь и отправили в медсанбат.
Комбат капитан Субботин шел и смотрел на лежащий ряд погибших: некоторые были так обожжены, что кто это, узнать — опознать было невозможно. Рядом с одним из павших стоял и тихо плакал пожилой разведчик.
— Никифорович, ну ты что, не первый день воюем… Давай, соберись, нам еще за них отомстить надо! — попытался поддержать сержанта капитан.
— Так товарищ капитан! Совсем ведь мальчонка! Кто ж его в десант пустил! Кто ж его пустил… — сержант встал на колено, тихонько погладил по голове, поправил всклоченные окровавленные волосы и постарался смахнуть окровавленную пыль и копоть с лица мальчишки.
— Здесь только добровольцы были… Как его взяли… — поддержал капитан сержанта.
— Товарищ капитан! А мальчишка — теплый! — сержант быстро скинул с окровавленного, опаленного тела бушлат, расправил робу и приложил ухо к груди, прислушался. — Живой! Сердечко еле-еле стучит…