Синяя соляная тропа

«Кракен» приблизился, и шелки увидел лица матросов, готовых к охоте. В нос ударил запах от кипящих котлов для вытапливания сала и смрад смерти, навсегда приставший к этому кораблю. За неделю в открытом море шелки отвык от этой кошмарной вони, и его замутило. На воду уже спускалась уцелевшая шлюпка, на носу ее сидел Джон Маккрэканн в вязаной шапке моряка. При виде своего зятя он сощурил темные глаза и помрачнел, как небо зимой.

– Лучше бы ты остался там, – сказал он. – Со своими сородичами.

Шелки улыбнулся ему, но не приветливо, а с неприязнью, и китобой вздрогнул от этой улыбки.

– О чем вы? – спросил юноша, и его тесть оглянулся на команду.

– Ты прекрасно понимаешь, о чем. Я должен защищать честь дочери. Мы скажем ей, что ты храбро погиб в море. Никто из нас не расскажет о ее позоре.

С этими словами он поднял свой гарпун и указал им на шелки.

– А что вы скажете о себе, китобой? – спросил юноша. – О своем позоре?

За последние дни в море шелки успел поразмыслить над словами смотрителя маяка, бабушки Флоры и девушки из клана Серых Тюленей. Разрозненные страницы книги на незнакомом ему языке наконец собрались в единую историю. Ошибка грозила смертью, но отточенная в дикой природе интуиция подсказывала шелки, что его подозрения верны. Он улыбнулся китобою, а тот взглянул на него поверх своего гарпуна и сказал:

– Мне нечего стыдиться. Я горжусь тем, кто я есть.

– И кто вы есть? Кем был ваш отец? Какому клану принадлежал? Кто дал вам ваше имя?

– Маккрэканн – старая островная фамилия, – твердо произнес китобой.

– Но что она означает на языке островов?

Джон Маккрэканн промолчал. За время, проведенное в семье Флоры, шелки изучил имена людских кланов, надеясь сблизиться с Народом, и сам знал перевод этой фамилии: «Сын тюленьей шкуры».

Тесть взглянул на него исподлобья.

– И что?

– Должно быть, ваша жена была прекрасна в молодости, – тихо произнес шелки. – Рыжая, как и ее мать, верно? Как и дочь?

Лицо китобоя застыло и превратилось в непроницаемую маску.

– Уверен, вы все помните, – продолжал шелки мерным голосом. – Ее рыжие волосы, бледную кожу – совсем не как у вас… Ведь помните, китобой? Но что было до этого?

Каменное лицо китобоя не выдавало его чувств, но кончик гарпуна дрогнул.

– Что вы помните о своих родителях? – безжалостно допрашивал его шелки. – О вашей матери, об отце? О клане Маккрэканнов? Ведь вы их помните?

Китобой медленно покачал головой.

– Скажите, есть у вашей жены кедровый сундук? И ключ на шее, на серебряной цепочке? Вы пробовали заглядывать в тот сундук хоть раз за все годы брака? А после того как ваша дочь выросла, жена передала эту семейную реликвию ей, как до этого поступила ее мать…

Китобой молчал, а его товарищи начинали беспокоиться.

– Прикончи его, – проворчал один из гребцов. – Не дай ему тебя зачаровать!

– Да-да, – согласился другой. – Пусть возвращается к своим демонам в глубине океана!

Китобой не шевелился. Его темные глаза смотрели на шелки со злобой и потрясением.

– А ваш тесть – вы его помните? Как его звали? Сáмах, «тихий»?

Китобой вновь покачал головой, но гарпун начал медленно опускаться. Тогда шелки затянул песню, которую услышал от девушки из клана Серых Тюленей:

В соленых полях среди волн океана
Блуждаем мы, некогда знавшие власть…

Тут китобой взревел от душевной боли и ярости и запустил в него гарпуном.

Глава четвертая

Шелки отлетел назад, оглушенный внезапным ударом, но копье вонзилось не в него, а в лодку. Раздался оглушительный треск. Судно взбрыкнуло подобно сраженному киту, и все оставшиеся припасы полетели за борт. Шелки упал в воду, и хотя здесь она была теплее, чем у мерзлых шхер, у него сдавило грудь и из легких как будто выжали воздух.

Океан тянул его вниз, шелки пытался сопротивляться, но одежда потяжелела от соленой воды. Юноша сбросил теплое пальто и перчатки, а ботинки уже не успел. Он стремительно тонул, и звуки с поверхности доносились до него гулким эхом. Голоса казались призрачными, а скрип и лязг пронзенной лодки напоминали далекий звон колоколов. Море было зеленым, спокойным и чистым. Мимо проплыли длинные нити морской водоросли, оставляя за собой серебристые пузырьки. Шелки завороженно наблюдал за движением водорослей и за их плавной формой. Он внезапно решил для себя, что вполне способен дышать под водой и стоит ему только поверить в свои силы шелки, как те непременно к нему вернутся.

Шелки сделал глубокий вдох, закашлялся и снова поднялся на поверхность. Сейчас море не было ему другом – по крайней мере, пока он в человеческом обличье. Оно жестоко тянуло юношу на дно, словно желая задушить. Вдруг кто-то схватил его за волосы и вытащил на свет, на звук, на холод, на обозрение всем врагам…

Шелки сопротивлялся, одержимый мыслью, что лучше уж умереть в этой чистой и родной стихии, бывшей ему колыбелью, пока не услышал грубый, низкий голос своего тестя:

– Лежи неподвижно, как труп, если не хочешь в самом деле скончаться.