Синяя соляная тропа

В сердце юноши затеплилась надежда. Так китобой поверил в его историю? Узнал песню, догадался о значении кедрового сундука?

Он обмяк, не открывая глаз, и позволил вытащить себя из воды. Его руки обвязали веревкой, а на тело надели пробковый пояс. С охотничьей шлюпки раздался жестокий смех.

– Пусть волочится за кораблем, – сказал китобой. – Пусть акулы кормятся его мясом, а морские демоны знают, что от нас лучше держаться подальше.

Он злобно хохотнул, но тут же прошептал на ухо шелки:

– Доверься мне и делай все как я скажу.

Шелки молчал и не шевелился, пока шлюпка возвращалась на «Кракен». Ему очень хотелось открыть глаза, но он не смел подавать признаков жизни. Судя по всему, у китобоя был какой-то план. Проще следовать ему и надеяться, что он проникся словами шелки. Поэтому юноша терпел, пока его везли к кораблю, а затем привязывали бечевой к якорю «Кракена» как приманку для морских чудовищ.

Глава пятая

Ночью китобой втайне пришел освободить его. К тому времени шелки уже онемел от холода и ощущал причудливую отстраненность от всего, будто отделился от собственного тела. Пожалуй, обычный человек давно замерз бы до смерти в этой ледяной воде, но юноша еще держался за жизнь, словно кровь шелки в нем придавала ему силы.

Впрочем, он все равно ужасно ослаб к тому времени, как за ним пришел китобой. Кожа болела от любого прикосновения, и без пробкового пояса юноша непременно утонул бы. Китобой не подал виду, рад ли он тому, что его зять выжил. Только молча вытащил его из воды, отвел к бурлящим котлам на палубе и протянул сухую одежду – все в гробовой тишине.

– Я вызвался дежурить сегодня ночью, – объяснил он наконец. – Нас никто не потревожит.

Шелки открыл было рот, чтобы ему ответить, но тот рявкнул:

– Молчи! Я спас тебя ради моей дочери и ради того, что возможно – только возможно – нас связывает. И еще потому, что твоя история порождает вопросы, на которые у меня нет ответов.

Китобой протянул ему сухарь и флягу с элем. Он смотрел на зятя своими темными глазами, не мигая, пока тот утолял голод и жажду.

– Я всегда любил море больше суши, – признался он, когда шелки подкрепился. – Всегда любил охоту, шум волн, что разбиваются о бока шхуны. Соленые брызги, омывающие лицо. Я думал, кожа у меня смуглая, потому что всю жизнь я подставлял ее солнцу, всю жизнь провел на открытом воздухе. А память скверная, поскольку молодость прошла, и в этом нет ничего странного. Ну, а что до сундука – у каждой девушки на островах он есть. Они хранят там свои вещи, белье. Флоре он достался от мамы, а той – от ее матери. Что ж с того?

Он пытался говорить с пренебрежением, словно ему это все безразлично, но в голосе его читались страх и недоумение.

– Не заговаривай со мной, – попросил он. – Не говори ни слова. Даже не смотри на меня, а то как бы я не передумал и не бросил тебя за борт!

Он открыл люк, толкнул шелки в трюм и запер его. Там были еда и вода, защита от ветра и волн, но воздух пропах смертельной вонью, повсюду стояли бочки с китовым жиром и мясом, и к горлу шелки то и дело подкатывала тошнота. Он с нетерпением ждал, когда это чудовищное путешествие подойдет к концу, но никак не мог ускорить корабль. Поэтому лег на пол и попытался уснуть, надеясь, что в мире дрем к нему придут шелки. Однако той ночью и на следующий день юноше снились одни лишь кошмары, полные страха, и крови, и шума приближающейся бури.

Часть 6

«Свершится это в летний день,

Под солнца жаркими лучами.
Возьмет дитя свое тюлень,
Научит плавать меж волнами».

Баллады Чайлда, № 113

Глава первая

Шли дни, а шелки все лежал в трюме «Кракена». Снаружи воздух становился слаще, несмотря на вонь из бочек. На мир, словно армия захватчика, наступала весна. Для шелки это было мучением. Он вынужден был прятаться всякий раз, когда открывался люк, а в остальное время в трюме царил полный мрак. Ему хватало еды, и он не чувствовал холода, но сильно скучал по открытому морю и россыпи звезд в небе. Порой ему казалось, что он сойдет с ума от тоски по свободе.

Три дня он терпел, слушая голоса охотников, доносившиеся из кают, и шум с палубы. Уже различал шаги, узнавал скрип брасов[1] на реях, вой ростров[2] на ветру. И, конечно, самые страшные звуки – звуки охоты. Клич смотрового, плеск воды, на которую опускается шлюпка.

И вот на третий день шелки вновь услышал зов смотрового, но корабль уже ушел из тех мест, где обитали киты, а значит, здесь увидели кого-то другого. Акулу или тюленей…

Вдруг ему вспомнились слова капитана: «Если удача нам не улыбнется, наполним трюм тюленьими шкурами по пути домой». Шелки подумал о тюленях, живших у этих островов. Наступали теплые дни, и они плыли сюда рожать детенышей. Внутри у него все похолодело от мысли о том, какая кровавая бойня их ждет.