Синие берега

Немец стоял перед Андреем и Семеном по стойке «смирно», как принято в германской армии: ладони прижаты к телу так, что локти вывернуты наружу и узкая грудь его выпятилась вперед. Щуплый, с тупым сплюснутым носом, отчего тощее лицо немца казалось плоским, в измятом кителе с орлом, сжимающим в когтях свастику, над правым карманом, помертвелый, смотрел он вниз и, наверное, ничего не видел, кроме старого трухлявого пня и травы, ее мутил ветер.

— Кто вы? Какой части? И где расположена часть? — негромко, но требовательно спросил Андрей.

Немец вскинул голову, он продолжал стоять навытяжку, приставив ногу к ноге.

Андрей заметил, у того водянистые, навыкате глаза, светлые, бесцветные брови, белесые ресницы, рыхлые черты лица — ничто не запоминалось. Только кадык, выдававшийся острым горбиком, ходил вверх-вниз и ненадолго привлекал к себе внимание.

Немец молчал.

— Я жду. Вы поняли мой вопрос? Говорю, кажется, по-немецки?

Немец кивнул. Но продолжал молчать. Зубы стучали часто и дробно. Лицо его дергалось.

Семен не спускал с немца испытующего недружелюбного взгляда, и тот чувствовал на себе этот взгляд.

— Скажи ему, Андрей, что говорить придется, — злобился Семен. Нашел, гитлеровец, когда штучки выдрючивать.

— Отвечайте на вопросы! — резко произнес Андрей и сделал нетерпеливый жест. — Молчание вас не выручит. Не стройте из себя героя, герр. Героизм свойство людей благородных, так что бросьте… Будете говорить?

У немца задвигались скулы, видно, обдумывал, как быть.

После некоторого колебания, решившись, выговорил наконец:

— Да. Буду говорить.

— Повторяю: кто вы?

— Фриц… Фридрих… — Немец старался, чтоб вышло спокойно, но спокойно не получилось, слишком перепуган был. — Фридрих фон Швабинген. Гауптман. — И умолк. И снова опустил глаза.

— Дальше? Отвечайте, гауптман.

— Я офицер связи моторизованной дивизии «Рейх». Дивизия входит в состав Второй танковой группы Гудериана. Штаб — северо-восточней Пирятина.

Семен смотрел на Андрея, тот переводил, что говорил немец.

— Дальше? — Андрей — к немцу. — Куда вы направлялись?

Немец ответил.

— В штаб четвертой танковой дивизии этой же группы, — повторял за ним Андрей. Семен напряженно слушал. — А почему вы оказались в домике у шоссе? — спросил Андрей. — И что там размещалось? Теперь там, конечно, пусто, в домике этом?

Немец сказал. Андрей скосил глаза на Семена:

— Застрял, говорит, на ночь. Его это мотоцикл стоял у стены. А в домике дорожного мастера был штаб полевой жандармерии. Успели, выходит, и жандармерию подтянуть. Усач верно сказал, что жандармерия уже здесь. Снова обернулся к немцу: — Где продвигаются части немецкой армии?

— Везде.

— Точнее?

— Вы уже знаете: я всего офицер связи одной лишь дивизии, — говорил немец быстро и отрывисто. — Моя осведомленность ограничена. Но могу сказать вам то, что в дивизии известно всем: мы уже захватили Бахмач, Прилуки, Пирятин, Лубны. — Он рад был, что может ответить на интересующие советского офицера вопросы. — Как видите, вы окружены. На Киев с востока идет наша танковая группа и Первая танковая группа, которые уже соединились в районе Лохвицы. Посмотрите на карту, и вам станет ясно положение вещей. А еще добавьте Шестую полевую армию генерала Рейхенау, она движется со стороны Чернигова.

— А немцам известно, кто противостоит им здесь? — поинтересовался Андрей.

Немец пожал плечами: разумеется.

— Пятая, Двадцать первая, Двадцать шестая и ваша Тридцать седьмая армии, если не ошибаюсь, вы входите в эту армию. Но армий этих уже нет, они раздроблены на группы, на отряды и пробуют таким образом пробиться на восток. — Немец остановился на минуту, помолчал, потом, как бы не решаясь договорить, нехотя, добавил: — Скажу вам искренно и честно, — это бессмыслица…

Андрей смотрел теперь только на Семена. Семен не отводил глаз: все было ясно. Они в глубоком окружении. Дорог впереди много, и ни по одной из них нельзя идти — все пути отрезаны.

Андрея охватили гнев, и злость, и обида: что же, в самом деле, происходит? И убежденность, что положение будет исправлено, тоже стучалась в сердце — там, за линией фронта, где б она ни была, бьется сила народа, которая не раз сказывалась в истории России. Собственно, это и должен был он преподавать детям, если б стал учителем… Он сжал губы. Да, все пути отрезаны. Но рота пойдет дальше, говорил взгляд Андрея, говорили глаза Семена, она пойдет дальше, и все-таки выберется к своим.

Немец настороженно следил за выражением лица, за движениями Андрея, Семена, стараясь угадать, что решат эти русские офицеры. Он, кажется, сказал лишнее. Он хотел расположить их доверительностью, сочувствием, наконец, а вышло, получается, плохо для него, очень плохо. Тот, второй офицер, даже сердито махнул рукой…

Семен махнул рукой и пошел к бойцам, улегшимся на траве.

Немец напряженно ждал: чем все кончится? Плохо кончится.

Но вот Андрей повернул к нему лицо, похоже, спокойное, не злое.

— Послушайте, гауптман.

И голос спокойный, почувствовал немец. Надежда, что все, может быть, обойдется, вызвала у него подобострастную улыбку. Он весь подался навстречу Андрею.