Синие берега

— Да? — вывел его из затруднения Андрей. Взгляд его медленно скользил по мятущейся фигуре немца. — Вы не все сказали?

— Господин офицер, — произнес немец, едва сдерживая дрожь. Он что-то невнятно пробормотал, потом речь его стала членораздельной. — Господин офицер, — осмелился он, наконец, — вам не выбраться отсюда, вы окружены. Куда б вы ни пошли, натолкнетесь на части германской армии. Вы хороший человек, я это понял. И товарищи ваши тоже. Окажу вам услугу. Я не только гауптман. Я — нацист.

— Вы нацист?

Немец подумал, что Андрей ухватил мысль, которую он собирался выразить, мысль спасительную для этого русского офицера.

— Да, да, — закивал он. — Я член партии Гитлера. У меня почетный знак «Орденблут». Это кое-что значит. И можете быть уверены, что к вам подобающе отнесутся, если приведу в расположение наших войск. — Он даже воодушевился от сознания, что может помочь, и представлял себе, как ведет он этих потерявшихся, отчаявшихся в бесполезной попытке вырваться из окружения красноармейцев. Бог знает, возможна и награда…

— Вы, гауптман, уже оказали мне услугу — разъяснили обстановку. В моем положении, сами понимаете, это очень важно.

— А я благодарен вам за хорошее отношение ко мне, офицеру германской армии. — Немец трепетно прижал руку к груди, в глазах мелькнуло столько радости и надежды — в жизни его, наверное, не было такой счастливой минуты: он спасен!

— Но принять вашей благодарности не могу, — покачал Андрей головой. Для нее не будет основания. Вы офицер и юрист и поймете все в соответствии с тем, как сложились обстоятельства. Вы сами сказали: война. И я безоговорочно подчиняюсь законам войны, которую не мы начали. Ничего не могу изменить в них. В плен вас мне взять некуда, вы же знаете, я окружен вашими войсками. Я не вправе рисковать судьбой моего подразделения и отпустить вас: ваши войска, жандармерия слишком близко.

Лицо немца покрылось обморочной желтизной. Плечи потерянно опустились и сразу стали короткими, слабыми, словно нес он сюда на себе всю Германию, выдохся и обронил перед Андреем.

По его водянистым глазам, в которых бился животный страх, бесстыдный и совершенно лишний для солдата, оказавшегося в таком положении, пробовал Андрей представить себе, что было бы с ним, попади он этому немцу в руки. В глазах этих видел Андрей другое: презрительную усмешку, превосходство над «унтерменшем», убежденность в естественности насильственной смерти всего ненемецкого. «Он признает только такое состояние, когда находится наверху, на ком-то. Другие возможности исключены. Мразь!» Андрей был даже рад, что увидел это, пусть в воображении, но увидел, и его охватило равнодушие к тому, что сейчас произойдет с белобрысым нацистом из Ганновера.

— Через несколько минут вас расстреляют. — Немец тупо не уклонялся от его взгляда, просто он ничего уже не осознавал. Он, казалось, не дышал. Андрей почувствовал в себе злую брезгливость. — Вы истый нацист, так? Не я обрек вас на смерть. Ваши идеи, ваши действия, Гитлер вас убили. Я коммунист. Возможно, и мне скоро придется погибнуть. Недалеко отсюда. Что ж. Я встречу гибель, как подобает коммунисту и солдату, защищавшему свою Родину. На лугах которой, как и у вас в Германии, летают бабочки, растет трава… Мне сказать вам больше нечего, господин нацист.

Жалкий стоял немец на подгибавшихся ногах. Ничего не смог он произнести. Кадык судорожно ходил вверх-вниз, вверх-вниз, нижняя, выпяченная губа отвисла и обнажила горячий блеск золотых зубов. Голова безвольно склонилась на грудь, и он уже не видел, что небо наполнилось синим светом и возле вспыхнула береза с розовым от зари стволом.

Глава четырнадцатая

1

Самолет — опять «рама» — проплыл над их головами, сверкнул на солнце и растворился в воздухе. Все в том же направлении. На северо-восток. Никакого сомнения: в той стороне находились советские войска. Андрей шел правильно.

Но все на пути враждебно, всего надо опасаться — шишки, упавшей с сосны, шороха листьев, случайного огонька вдали… Роте — ему, Андрею, и Семену, десяти утомленным, выбившимся из сил бойцам, раненому Рябову, слепому Полянцеву и девушке — противостояли танковая армия Гудериана, и еще танковая армия, и полевая армия генерала Рейхенау… «То, чего немцы не смогли сделать с нами у переправы, они сделают здесь, у нас в тылу. Если это еще можно назвать тылом…» Андрей шел и смотрел себе под ноги, это было то же, что смотреть перед собой и видеть слившиеся деревья. В гущине елей и сосен был полумрак, а наверху, в просветах, между вершинами, горел день.

Отгороженная от других советских частей и подразделений, рота ни от кого уже не ждала приказаний, не ждала помощи. Андрей мог рассчитывать теперь только на себя.