Синие берега

Лесом, лесом шли, как объяснял усач дорогу. «Дорогу? — усмехнулся Андрей. — Дорогу куда?..» Почему он решил, что идет именно туда, где соединится с частью Красной Армии? «Рама» подсказала? Но ни одного выстрела не слышал он, пока рота шла в этом направлении. Он покачал головой. — Правда, то тут, то там натыкались они на следы боев. Как знать, может, тоже придется ввязаться в бой и какое-нибудь другое подразделение остановится возле них, убитых, среди оружия, касок, котелков…

Все еще было темно.

Андрей услышал сердитый бас Пилипенко.

— Не жрамши сколько, — напоминал он кому-то. Тот, к кому обращался, молчал. — В брюхе пусто, как в фляжке, из которой выдули самогон… И не наврал рыжий Данило: харч поминай как звали. Каши бы!..

— Какой? — насмешливо подал другой голос. «Петрусь Бульба, — узнал его Андрей. — С Бульбой, значит, говорит».

— Какой? Какой хотишь! Пшенной, или гречневой, или рисовой, овсяной. Перловой. Кукурузной. Манной. Все равно, Хоч из опилок!..

Андрей тоже почувствовал необоримое желание есть. «И правда, хоть из опилок, но каши бы…» И забыл, подумалось, как пахнет хлеб. А у хлеба запах, а вот какой — забыл. И он стал думать о белых булках, ржаных кирпичиках, и представлял их себе, вкусные, божественные.

«Где ж речка, и мост, и водянка, о которых говорил усач, — тревожился Андрей. — Повернули же от сторожки точно на восток. Не наврал усач? До сторожки все было так…»

Попали в такую гущину, что продвигаться стало невозможно.

— Держаться кучно! — то и дело напоминал Андрей невидимым бойцам. Не отставать! Затеряется кто, пропал…

А ночь, как замороженная, не клонилась к рассвету. Должна же когда-нибудь кончиться тьма, как кончается лес, как кончается поле и начинается что-то другое!

— Семен, ты где?

— Тут, — отозвался Семен. Он был в нескольких шагах от Андрея.

— Помаленьку, а надо пробираться, а? Нельзя застревать.

— Перекличку бы!

— Да, — согласился Андрей.

Никто не отстал. Саша и Мария откликнулись вместе. «Вот и хорошо, подумал Андрей. — Парень последит, чтоб не отбилась».

Они шли сквозь голубоватую темноту, Саша и Мария, почти касаясь плечами.

— Ты совсем отвернулась от меня, — упавшим голосом сказал Саша.

— Что ты, Сашенька, миленький…

— Отвернулась, Марийка. И чувствую, и вижу это.

— Плохо, Сашенька, чувствуешь, плохо видишь.

Саша шел не останавливаясь, нигде не сворачивая, не пригибаясь там, где разросшиеся ветви перебросились с одного ствола на ветви другого ствола, он шел прямо, будто отстранил от себя деревья и дорога свободно открывалась перед ним.

— Сашенька, смотри, глаза выцарапаешь. — Мария взяла его за руку. Поосторожней, смотри…

Несколько минут оба молчали. Мария все еще не отпускала руку Саши.

Саша, сбавляя шаг, обернулся к Марии, собрался что-то сказать.

— Скажи, Марийка, у тебя есть что с командиром? — произнес он надломленным голосом, даже перестал дышать. — Я так это… просто…

— И не так и не просто, Сашенька. — Он почувствовал, рука Марии дрогнула, пальцы разжались и выпустили его руку. — Ты хорошо относишься ко мне, оттого и спрашиваешь, а не так и не просто…

— Оттого, Марийка… — покорно согласился Саша. — А не ответила.

Саша ждал, что она скажет. Она молчала.

— Есть, — сказала одними губами, но Саша отчетливо слышал ее слова. И не знаю, с чего взялось это. И ты ведь не знаешь, с чего берется такое?..

Саша молчал.

Словно что-то тяжелое внезапно обрушилось на обоих.

Мария уловила, теперь шел Саша ссутулившись, каким-то задыхающимся шагом, как недавно в сторожку шел. Сердце сжалось у нее, даже слезы, чувствовала, выступили на глазах.

— Сашенька… — ласково провела рукой по его плечу. Плечо не отозвалось на ласку, по-прежнему ссутуленное, опущенное, оно, должно быть, и не чувствовало ее руки. — Сашенька…

Она поняла, что и без него, без нескладно длинного, белобрысого, с золотыми пылинками веснушек на лице, не может, он вошел в ее сознание своим душевным спокойствием, безропотным мужеством своим, своим пониманием долга, когда готов все, если нужно, отдать, все, даже жизнь.

— Сашенька, миленький… Я и тебя люблю. По-другому, а люблю. Сашенька…

— По-другому? — прозвучало глуховато. — Как это — по-другому?..

Он не мог видеть, что Мария отвела глаза и взгляд ее был взволнованный, неопределенный.

— Как это — по-другому?.. — негромко настаивал он.

— Сама не знаю… — потерянно сказала Мария. — Я все понимаю, все понимаю, и ничего не могу поделать. Ты хороший, такой настоящий, добрый такой… Родной такой… И все-таки ничего не могу поделать! Сашенька, миленький, помоги мне… То, что происходит во мне, я не могу разделить, как дядь-Данила горбушку хлеба: вот это — тебе, а это — Андрею. Пойми, Сашенька… Я тебя тоже люблю. Ты всегда, всегда будешь с нами, со мной, с Андреем…

Теперь говорила она, не останавливаясь, словно боялась, что пауза собьет ее мысли. Но боялась она не этого, боялась, что заговорит Саша.

А когда наступила пауза, Саша продолжал молчать.

— Боже мой, Сашенька… — заговорила снова прерывающимся голосом. Сашенька…