Синие берега

Медленно, медленно пробирался Андрей дальше. Вода по-прежнему до пояса. Вон и берег близко. Можно идти! А за ним уже шли и Валерик, и Шишарев, и Тишка-мокрые-штаны.

Теперь вошли в воду Пилипенко и Петрусь Бульба, они несли пулемет. Шли, как по линии, на Андрея, стоявшего у берега лицом к ним.

— Разрешите, товарищ политрук, сестре помочь перейти речку? обратился Саша к Семену.

— Да. Ты и Данила пойдете с сестрой.

Наконец все перешли на другой берег. Мокрая одежда плотно приладилась к телу, с нее стекала вода. По спине пробегала дрожь, мелко стучали зубы, волосы слиплись.

Постояли на берегу, перевели дыхание.

Мария наматывала на Сашин лоб свежий бинт. Валерик подошел, дождался, пока Мария кончит.

— Давай, друг, на минутку, — мотал Валерик головой, подзывая Сашу.

Отошли в сторону.

— Вот что, друг. — Валерик облизал губы. — Не пяль на нее глаза. На деваху. Понял? Не богородица. Отвяжись от нее.

Саша изумленно раскинул руки.

— Она что — коновязь, чтоб привязываться-отвязываться?..

— А все равно отвяжись. Видишь же, лейтенант в душу ей залег. Отвяжись, говорю тебе.

Саша опустил голову, не ответил.

Солнце!.. В самом деле, солнце… Краешек огненного шара выползал из-за гребня леса. Сосны, совсем недавно держали они звезды над собой, откликнулись на свет солнца — стволы вспыхнули, будто лучи проникли в них и остались там. И все вокруг, казалось, стало от этого светлей. Мария побежала к ближайшей сосне, обхватила красный ствол, прижалась к нему лицом — словно погреться захотела.

— Трогаем! — громкий голос Андрея.

— Трогаем, трогаем, — поторапливал и Семен.

Шли дальше, ноги месили холодный речной песок.

Прошли километра три, показалась мельница на воде. «Вот и самая водянка наконец, — приостановился Андрей. — Отсюда — на березняк». На березняк, значит, в топкое. Невеселое дело.

— Семен!!

Семен уже смотрел в ту сторону, куда взволнованно устремил взгляд Андрей. Оттуда донесся сдавленный расстоянием артиллерийский гул.

— Семен!!

— Так, — улыбнулся Семен, и посиневшее от холода лицо его просияло. Надыбали все-таки, где рубеж обороны. А может, наши наступают?

— Будем торопиться. Пробьемся к своим! Эх!

— Здорово!

Они обнялись.

Березняк уже не казался неприятным.

4

Лес снова подходил к шоссе.

Здесь шоссе было в движении, немецкие машины неслись в обе стороны, но больше туда, откуда слышались отголоски боя.

А за шоссе лежала открытая местность, ни дерева, ни куста. Нечего было и думать перейти шоссе днем и двигаться полем. И упускать время нельзя. «А если под натиском превосходящих сил противника, — вон их сколько прет к линии огня! — наши отойдут дальше? — тревожился Андрей. Опять искать и догонять? Этого рота уже не в состоянии…»

— Послушай, Андрей, — вполголоса сказал Семен. Они лежали на опушке, в зарослях. — Послушай. А если на грузовике?

— Как — на грузовике? — не понял Андрей.

— Остановим какой-нибудь. Который в нужную нам сторону. И сколько удастся проберемся на колесах. А?

— Как — остановим? — все еще не мог Андрей понять.

— Очень просто. Ну, не просто, конечно, — поправился Семен. — А вот так. Ты ж по языку за немца сойдешь… А форма офицерская и денщицкая у нас в вещмешках. Не выбросили. Даже Железный крест сберегли. Вот и остановим грузовик.

Андрей долго молчал. Слишком неожиданной была мысль Семена, и она медленно укладывалась в голове. Семен не торопил его. Молчание затягивалось.

— Так переодевайся, Андрей, а? И Рябов переоденется. Костыль он уже бросил. Ну, подхрамывает малость. А машину, думаю, поведет. Тракторист же… Так как, а?

Андрей продолжал молчать.

Потом медленно, словно нехотя, поднялся, медленно, поверх гимнастерки надел форму немецкого офицера. Не заметил, как, прихрамывая, остановился перед ним русоволосый, лобастый Рябов — немецкий ефрейтор в слишком длинных на нем брюках, неловко втиснутых в сапоги с подковками, с твердыми стоячими голенищами, такими широкими, хоть обе ноги в один суй.

Андрей вышел с Рябовым на шоссе.

Они стояли и прикидывали, когда и какую машину остановить.

Прокатили четыре открытых грузовика, в кузовах сидели солдаты в касках, сдвинутых на затылок. Сзади шли тягачи, они тянули орудия, на тягачах и на орудиях пятнистые, под опавшие осенние листья, разводы. Пролетели легковые машины, на ветровых стеклах, как рябинки, прилипла мокрая пыль.

— Не гнись, Рябов, стой по возможности ровней, — шепотом сказал Андрей. — Вон машина. — Оглянулся. — И пусто вокруг. Держись.

Грузовик, крытый брезентом, приближался.

Андрей спокойно поднял руку.

Грузовик резко застопорил, несколько метров протащился юзом и остановился. Из кабины вылез толстый ефрейтор в кителе с тусклыми алюминиевыми пуговицами, на голове аккуратная пилотка. У ефрейтора холодные стеклянные глаза. Глаза эти вскинулись, выражая готовность исполнить приказание.

— Что в кузове? — требовательно спросил Андрей.

Ефрейтора, должно быть, смутило произношение Андрея, потому что стеклянные глаза его ожили, в них мелькнула настороженность. Возможно, Андрею показалось это. Но он ощутил жжение в затылке, начал задыхаться.

— Значит, в кузове ничего?

— Так точно, герр майор!