Синие дали

После третьего выстрела наступил довольно длительный перерыв. Солнце поднялось уже высоко, и лёт заметно ослаб. Напрасно старался я высмотреть в небе знакомый силуэт птиц. Голубое марево оставалось пустым. И хотя Маруся продолжала кричать во весь голос, к ней больше никто не подсаживался. Воздух между тем нагрелся. Вода сверкала ослепительными, режущими глаза бликами. Меня потянуло в сон. Я, конечно, не уснул, но впал в то особое дремотное состояние, когда уже был бессилен открыть веки и в то же время продолжал отчетливо слышать все, что делалось вокруг. Так я дремал, прислушиваясь к разноголосой перекличке деревенских петухов, лаю собак и далеким пароходным гудкам. Где-то поблизости проскрипели уключины и стихли, уступив место несмолкающим крикам Маруси.

Удивительное это было создание. Честное слово, она не меньше меня радовалась весне и жизни и всему этому ясному, переливающемуся в золоте лучей майскому утру и спешила объявить об этом на весь мир. Она звала друга. Была уверена, что он появится, и не ошиблась. Скоро на ее призыв отозвался очередной селезень. Я сразу же разглядел его сквозь ветки своего убежища. Селезень летел, опустив голову вниз. Мне хорошо было видно, как раскрывался его клюв при каждом ответном крике. Он явно шел на посадку. Но перед самым шалашом неожиданно взмыл вверх и стал быстро-быстро удаляться. Я проводил его недоуменным взглядом. Чего он испугался? Маруся требовала встречи. Меня надежно скрывал шалаш. Селезень сделал большой круг и снова стал приближаться к нам. Однако и на этот раз что-то заставило его насторожиться, и он облетел наш залив стороной. Так повторилось несколько раз. Тогда, потеряв терпенье, я решил стрелять в него на подлете. Время от времени он пролетал над шалашом довольно низко, и от меня требовалось лишь вовремя вскинуть ружье. Я разобрал заднюю стенку шалаша и приготовился. Селезень сделал очередной разворот. Маруся неистовствовала. Но неожиданно оборвала свой крик, вытянула шею, распласталась на воде и замерла. Я мельком огляделся по сторонам. Над прибрежной бровкой камыша, почти касаясь шелковистых метелок, бесшумно скользил болотный лунь. Так вот кто пугает вас, мои милые друзья! У меня по спине пробежали мурашки. Хорош же я был! Чуть не прозевал свою утку! Недаром предупреждал меня Тимофей. Забыв о селезне, я развернулся в сторону крючконосого разбойника и замер, считая метры: триста… двести… сто… пятьдесят… «Давай, давай ближе. На верный дуплет!» Вдруг что-то грохнуло у меня за спиной. Лунь, как тень, метнулся в сторону, а Маруся перевернулась и, дрыгнув лапкой, затихла. На воде закачались ее перья и медленно, словно нехотя, поплыли к берегу. Не понимая толком, что случилось, я закричал:

— Не стреляйте! Что вы делаете?! — и пулей выскочил из шалаша. Шагах в тридцати от засидки стоял худощавый парень и растерянно смотрел то на меня, то на Марусю.

— Ты что, ослеп? — снова закричал я.

Парень заморгал, деланно усмехнулся и неторопливо зашагал к воде. Я побежал за ним. Парень быстро поднял голенища сапог и, не оглядываясь, ступил в воду. Я подбежал к заливу, когда он зашел уже выше колен.

— Вернись! — потребовал я.

Парень остановился и нахально посмотрел на меня.

— Вылезай!

— А то что? — спросил он.

— А не то я пойду следом, и тогда пеняй на себя!

Парень шагнул вперед.

— Немедленно поворачивай назад! — снова скомандовал я.

Парень упрямо продолжал идти вперед, но, почувствовав, что вода вот-вот зальется ему в сапоги, остановился и недоверчиво посмотрел в мою сторону.

— Чего шум поднимать? — проговорил он. — Я ж не знал, что она подсадная. Я с другой стороны подползал.

— Вылезай сейчас же из воды! — в третий раз сердито повторил я.

— А ну тебя! — огрызнулся парень и медленно повернул назад.

Во мне все кипело от злости, когда спустя некоторое время он вышел на берег и, крепко сжимая в руках ружье, уставился на меня.

— Ты что наделал? — глядя ему прямо в глаза, спросил я.

— Говорю же, не видно было, что она подсадная, — повторил парень.

— Ну а если и не подсадная? Разве уток весной бьют? — продолжал я.

Парень осклабился.

— Что их тут, мало?

— Бандит ты! Настоящий бандит! — невольно вырвалось у меня. — Как можно!.. — И вдруг я осекся. У меня перехватило дыхание. И Марусю было жалко до слез, и перед Тимофеем неудобно, и на себя досада: недоглядел, а больше всего брало зло на этого хапугу. Ничегошеньки-то он не чувствовал: ни весны, ни красоты всей этой…

— Откуда ты? — спросил я.

— Отсюда, — кивнул парень в сторону деревни.

— А зовут как?

Парень назвался.

— Сам будешь с Тимофеем разговаривать, — предупредил я. — Это его утка.

Парень перестал ухмыляться. На щеках у него даже выступил румянец.

— Ладно, — буркнул он.

Я в последний раз оглядел его с головы до ног и пошел за Марусей. На душе у меня было больно и гадко.

УТРО