Синий билет

– Не хочу! – буркнул он, все еще отворачиваясь. – Это последнее, что я хочу видеть.

Он не повернулся ко мне, когда я скинула юбку, расстегнула бюстгальтер и медленно стянула чулки, хотя он прекрасно все слышал. Я ничего не сказала, а просто положила одежду аккуратно на кровать, потом огладила руками изгибы своего живота, не обнаружив никаких явных изменений, ничего, что можно было бы заметить невооруженным глазом. Он стоял вполоборота ко мне, скрестив руки на груди.

А потом он ушел. Я слышала, как он переступает с одной ступеньки на другую, но не побежала за ним и вообще не двинулась с места. Я стояла, голая, и чего-то ждала, за окном сгущались сумерки, мои соседки возвращались домой с работы. Звуки их телевизоров, громыхание посуды, стук открываемых и закрываемых дверей, когда они выходили в садики перед домом поглядеть на небо или внести в дом высохшее белье. Вокруг меня происходили привычные события повседневной жизни, не незаметной жизни, которая продолжалась безостановочно.

16

В мой следующий визит к доктору А я была молчалива. На этот раз он сидел на коричневом велюровом диванчике, привалившись к спинке. Он старался добиться того, чтобы я чувствовала себя непринужденно, но я редко чувствовала себя с ним непринужденно, даже после того, сколько часов, сколько лет жизни я ему посвятила, изливая свою душу. Мои пальцы вцепились в край пластикового стула так сильно, что костяшки побелели. Если бы я могла заполнить пустоту, предназначенную для откровений, незначащими заявлениями, тогда, вероятно, неминуемое можно было бы отсрочить. Я верила в такую возможность, хотя это было глупо, потому что доктор А, конечно, знал о полученной мной посылке. Он же сам ее заказал.

Он улыбнулся и подался вперед, словно поймал меня на слове, хотя я еще ничего не сказала.

– О чем ты в последнее время думаешь? – задал он мне свой обычный вопрос.

Свет в его кабинете был тусклый и неровный. Всякий раз, когда мне нужно было ему солгать, я останавливала взгляд на стайке маленьких веснушек под его левым глазом или на его носу, отчего, как мне было известно, создавалось впечатление зрительного контакта. Но на этот раз лжи не будет. У меня заурчало в желудке, и напряжение спало.

Доктор А рассмеялся.

– Проголодалась? – Он предложил мне мятную полосатую конфетку. Я разгрызла мятный диск, рот наполнился слюной, да такой обильной, что казалось, она сейчас закапает с губ.

– Ты ведь получила кое-что, Калла? – спросил он. – Тебе вручили кое-что?

Я не ответила и перевела взгляд на окно: жалюзи были прикрыты, и солнечный свет пробивался в щели желтыми лезвиями.

– Страх стать изгоем – инстинктивный человеческий страх. И этот страх подтверждает наш статус как особенного, невосполнимого другого, существование которого внутри себя мы всегда подозревали. Быть отвергнутым – значит осознать, что латентно присутствующее внутри нас ощущение непохожести на других подтвердилось. – Он помолчал. – Может быть, ты хочешь это осознать.

Может быть, я хочу это осознать, согласилась я безмолвно.

– Будь готова в любой момент. Держи посылку в машине. Как только придет повестка, а она может прийти в любой момент, тебе сразу придется уехать. Если тебя поймают, я не смогу тебе помочь. – Он сделал паузу. – В знак признания твоих заслуг тебе дадут еще один шанс. Мне жаль, что все происходит таким вот образом. – И на какое-то мгновение мне показалось, что он сказал это вполне искренне.

У меня перехватило дыхание.

– Еще один шанс с лотереей?

– Нет, – покачал он головой, – и ты сама это прекрасно знаешь. Какой в этом смысл? Результат будет такой же. Ты не можешь сменить свой билет.

Я вообразила себя взрослой, в лотерейном доме с девчонками в платьях, стоящими в очереди, словно я этого заслуживала. Я вспомнила сон, который часто мне снился еще с отрочества, как я порезала ладонь металлическим листом, и из раны полилась не красная кровь, а похожая на чернила жидкость цвета индиго.

– Шанс убежать, – продолжал он. – Отправиться в путешествие, похожее, наверное, на то, что ты когда-то совершила. Но это будет бегство от, а не к. Кое-кто считает это тестом.

– Скажите, что мне делать, я так и сделаю.

– Уже поздновато что-либо делать, – заметил он. – Ты можешь сделать только то, что от тебя зависит.

Я расплакалась, услышав его ответ, и, хотя он говорил со мной добродушно, судя по всему, я его немало разочаровала – впервые за все время наших бесед.

– У вас есть семья? – спросила я, перестав плакать.

– Я не могу с тобой об этом говорить, – ответил он. – Извини.

Вечером, по моей просьбе, ко мне приехал Р. Для меня это стало неожиданностью – что он сменил гнев на милость, но я была ему за это благодарна. Он привез мешок продуктов: свежие овощи, хорошие сыры, мой любимый хлеб.

– Ты что делаешь? – спросила я, когда он накрыл на стол: тарелки, приборы, кувшин воды со льдом и лимоном.

– Я делаю, чтобы все было красиво, – ответил он, положив нож рядом с хлебом.

Все выглядело и впрямь красиво – как настурции, выращенные в стеклянной баночке.

Он почитал этикетки на сырах и указал на те, которые мне было разрешено есть.