Синий дым

Ты помнишь, как бежали мы с тобой
По снегу рыхлому на шведских лыжах.
Проваливался в снег по брюхо Бой —
Твой пёс в подпалинах волнисто-рыжих.
Стояли старорусские леса,
Отягощённые мохнатым снегом.
Белесые ложились небеса
Над нашей жизнью и над нашим бегом.
Потом мы юность провели в седле,
В тулупе вшивом, на гнилой соломе,
И, расстилая на сырой земле
Потник, почти не думали о доме.
Потом расцеловались на молу
И разошлись бродить по белу свету.
И вдруг столкнулись где-то на углу
Парижских улиц, через двадцать лет!
Должно быть, для того, чтоб в тишине
Ловить приёмником волну оттуда.
Тогда в жестоком кольцевом огне
Лежала Русса каменною грудой.
Нас не было с тобой — плечом к плечу —
Когда враги ломились в наши двери.
И я, как ты, теперь поволоку
До гроба нестерпимую потерю.
И только верностью родному краю,
Предельной верностью своей стране,
Где б ни был ты — в Нью-Йорке иль в Шанхае —
Смягчим мы память о такой вине.

1946, Париж

«Географическая карта!..»

Географическая карта!
Пески пустынь. Простор морей.
С какой надеждой и азартом
Склонялся в юности над ней!
Воображеньем зачарован,
Я странствовал по вечерам
Над старым атласом, в столовой
Засиживаясь до утра.
Бежали голубые реки
С вершин коричневых хребтов.
Я полюбил с тех пор навеки
Тугие крылья парусов.
За ученическою партой
Вдруг встали дальние края.
Географическою картой
Развёртывалась жизнь моя.
Простая, трудная, и всё же
Скитанья тешили меня.
На угольной платформе лёжа,
Иль грея руки у огня
В Албании или Тироле,
Измучившись и сбившись с ног,
И в трудной и счастливой доле
Я слушал вещий зов дорог.
Не ущербляется с годами
Воображение моё.
Всё те же бредни: ночь на Каме,
Костёр, собака и ружьё.

Париж-Нью-Йорк, «Эстафета».

«Мы распрощались с другом на пороге…»

Мы распрощались с другом на пороге.
— «До скорого!» И вот ночной Париж.
От прежнего — неповторимы, строги —
Остались только очертанья крыш.

И утомлённый болтовнёю праздной,

Отравленный вонючим табаком,
По этим улицам, пустым и грязным,
Иду я медленно домой пешком.

Как холодно! Лет семь каких-нибудь,

В такую ночь, каким огнём объята…
Постой, постой, дружок мой, не забудь!
— В тридцать девятом, а не в сорок пятом.

И ржавый, одинокий лист, шурша,

Гонимый ветром, кружит по аллее.
Как страшно мне, что нищая душа
Ещё при жизни холодеет…

1947, Париж, «Орион».

На рыбалке [28]