Синий фарфоровый тигр у изголовья

Юрий Климович Синий фарфоровый тигр у изголовья

В воздухе над их улицей висел круглый организм, покрытый гладкой кожей. Очевидно, чтобы он не рухнул на землю, его опутывала сетка строп, как будто он лежал в авоське, ручки которой уходили в гигантское серебристое облако. Перед тем, как вбежать в дом, Брай скорчил шару рожу. И тот моментально уставился на мальчика единственным глазом.

– Вот урод!

У Брая было всего пять минут: оставить школьный планшет, забрать арендованный гермошлем и бросить что-нибудь в рот. Но мимо деда Вени так просто проскочить было невозможно.

– Ты уже из школы? Так рано?

– Привет, дед!

– Какую оценку принес, дружок?

– Тройку по анатомии инсектоидов. Челюстные карманы, мандибулы – тьфу!

– Ну, не знаю, я биологию любил… Опять убегаешь? А кто будет уроки учить? – в свои тридцать девять дедушка Веня был уже совсем стареньким, хотя еще неплохо видел без очков и с кряхтением мог сделать сальто-мортале. Больше всего деятельного деда огорчало, что на пенсии ему теперь предстояло провести как минимум лет пятьдесят. У него были основания так полагать – в его родословной дедушки умирали не раньше девяносто пяти. А что такое жизнь пенсионера – раз в неделю танцевальная тусовка «Последняя весна», и все!

Брай любил старика и, когда собирал по старым дачам макулатуру, обязательно клал в почтовый ящик что-нибудь из прессы полувековой давности. Теперь узнать новости можно было только из телеящика, а дед обожал за завтраком развернуть газету.

– Опять убегаешь?

– Понимаешь, послезавтра финал олимпиады. Времени для подготовки болида в обрез.

– Ну, не сейчас, так через месяц победишь…

– Дед, вы все перепутал. Это чемпионаты мира по космическим гонкам проходят раз в месяц, а олимпийские игры – раз в четыре года! У меня остался последний шанс! К восемнадцати, когда будут проходить следующие олимпийские гонки, у меня уже будет никудышная реакция. Представляешь себе?!

– Да уж… – многозначительно протянул дед Веня. – Олимпиада – это звучит! Помню-помню, Бимон как сиганет на десять метров! Или даже на двенадцать, он же из Африки, там умеют скакать – что вверх, что вбок… А наш Сашка Белов, как он канадцам на последней секунде, а? Сам себе бросил на ход, сам поймал и – блям в корзину! Тоже мне, дримтим…*

Брай переминался с ноги на ногу, но не решался прервать доисторические воспоминания старика.

– А потом, когда с этими инопланетянами затеялись, то все программу игр испоганили… Люди-жабы из Болотного созвездия улетают на двадцать метров, святым с одноименной планеты и бегать никуда не надо – народ только стартует, а он уже на финише стоит. И ведь согнется, болезный, и дышит, будто у него одышка, а сам всего лишь переместился в пространстве, и золото его! Что на стометровке, что в марафоне. И конный спорт стал терять фанатов, хотя там девушки так на коне скакали, так скакали, ногами дрыг-дрыг-дрыг двухметровыми!

– Дед, я полечу.

– Я всегда говорил: пусть люди соревнуются, как и раньше, а обезьянам и инопланетянам выделить по одной дисциплине, и вот там они пускай боксируют или икру мечут… Ну, можно покер сделать совместным, там нам не будет равных! Но он не олимпийский вид, кажется…

Брай улыбнулся – если бы в программе олимпийских игр были игральные карты, то что бы он выбрал – покер или гонки? Глупости, что может прекраснее, чем нарезать в гигантском слаломе на своем болиде до Луны и обратно! А ведь были времена…

Помнил он, как в глубоком детстве, лет так в девять, каждый пацан во дворе щеголял именной колодой. Были у них свои шулера, а у одного фраера в потаенном кармане была стопка карт с раздетыми девицами. Брай мало разбирался в девушках, но понимал, что это круто. А все училка Марья Муратовна! Когда они проходили старинных поэтов, ему выпало учить наизусть одно стихотворение. Он до сих пор его помнил:

А в ненастные дни

Собирались они

Часто.

Гнули, мать их ети!

От пятидесяти

На сто.

И выигрывали,

И отписывали

Мелом.

Так в ненастные дни

Занимались они

Делом.

Все это было так по-мужски, так романтично! Но надо отдать должное пожилой ли́терше: когда в рамках областного детского движения «Любовь к отеческим гробам» каждому школьнику выделялась могила для ухода, она и показала Браю скромный кенотаф, стилизованный под ракету, на углу загородного кладбище. На памятнике было выгравированы имя «Фредди Крайслер» и внизу надгробная надпись «Выдающемуся космолетчику и покеристу-виртуозу, другу и мужу», которая его чем-то покорила.

В тот день он прибежал на кладбище после курсов космического пилотажа, докрасил ограду и с помощью корнеудалителя стал выдергивать одуванчики из цветника перед стелой. Там он и нашел фарфорового тигра, стоящего на задних лапах. Он отмыл фигурку в ручье и поставил на бетонную подставку.

Ночью Браю приснился человек в гермошлеме и джинсовом скафандре. Он играл в шашки, но почему-то игральными костями.

– Ходи, – приказал Фредди. Брай не мог через защитное стекло шлема разглядеть лицо мужчины, но был убежден, что перед ним Фредди Крайслер. Брай двинул на другую клетку черный кубик.