Синий кобальт: Возможная история жизни маркиза Саргаделоса

Он вновь улыбнулся, вспомнив, как все начиналось. Священник прихода Вила-Осенде, Антонио Мирамонтес, вступил с ним в открытую вражду из-за того, что он взял на работу сорок восемь девушек, ссылаясь сначала на страх родителей по поводу того, что, когда они пройдут обучение, их отправят далеко от дома, а затем, поскольку их никуда не отправили, на свой собственный страх, поскольку «самым плачевным было то, что их, дабы они не испытывали страха, все время сопровождали юноши» и они оставались «ночевать где попало, подвергаясь плотскому искушению». О, Церковь, она всегда думает лишь об одном!

Когда Сестер умер и фабрика закрылась, он воспользовался знаниями многих прошедших там обучение девушек, раздав им двести тринадцать ткацких станков, чтобы они на дому пряли лен, которым он снабжал их. Каждую неделю он распоряжался забирать у девушек плоды их труда, а также взимать плату за аренду примитивных механизмов и проценты за кредит, предоставленный им, с тем чтобы они могли закупать лен, который он же им и продавал. Розданные и используемые таким образом станки в конечном итоге стали производить триста вар ткани в год. Ибаньес довольно улыбнулся, вспомнив, что для того, чтобы выткать такое количество вар, требовалось пятнадцать тысяч кинталов[83] льна и столько же конопли, то есть семьсот пятьдесят тысяч килограммов того и другого, в целом полтора миллиона, которые он доставлял на своих собственных судах из России. В Мадриде эти полотна до сих пор называют «Корунья» или «Вивейро», такова была их слава.

И вот настал момент начать сооружение в туннеле тайных кладовых, где можно спрятать деньги, заработанные в тысяче торговых битв, таких как битва за лен и многие другие, чтобы уберечь себя от потрясений в будущем, обеспечить старость и быть уверенным в продолжении всего, когда его уже не будет в этом мире. Принимая это решение, Антонио Раймундо идет навстречу своей самой близкой судьбе — девушке из Оскоса с перламутровыми грудями и ласковой улыбкой.

В те далекие начальные времена, которые вспоминает Антонио, направляясь под землей к дому Лусинды, в Рибадео было построено шестьдесят новых домов, и восемьсот новых жителей пополнили городской список. И все благодаря ему. Это было неплохое, просто великолепное дело. Торговля породила богатство, богатство привело к прогрессу, который привлек новых людей, прибывавших, чтобы покупать необходимые товары, и в этой бесконечной цепи он, новое божество, поклоняясь Меркурию, превращал в золото почти все, чего касался. Однако он вовсе не был Мидасом, он был всего лишь создателем миров. И теперь он вновь продолжил путь. Ни клерикалы, ни идальго так и не простили его. Они и не ведали ни о чем, ну разве что, возможно, были в курсе акции, которую он со всем упорством начал проводить в жизнь; а он вызволял из их когтей владельцев отданной в залог земли, с чем идальго никак не смогли смириться. Антонио покинул подземный ход, осторожно открыл дверь и проник в дом бесшумно, как это бывает в тех случаях, когда люди имеют обыкновение говорить шепотом, хотя в этом нет никакой необходимости, если принять во внимание характер беседы и уединение, в коем пребывают собеседники.

Когда он вошел в кухню, Лусинда как раз начинала читать Символ веры возле очага. Она произносила молитву вслух, устремив взгляд в огонь, и Антонио не осмелился потревожить ее.