Синий кобальт: Возможная история жизни маркиза Саргаделоса

В 1776 году Адам Смит опубликовал свою книгу An inquiry into the nature and causes of the wealth of Nations[84]. Антонио залпом прочел его, едва этот труд попал в его руки. До этого он старался следовать теориям физиократов в той степени, в какой ему подсказывал его собственный здравый смысл. Смит утвердил его в его собственных заключениях, и Антонио изумлялся, насколько его интуиция соответствовала действительности. В глубине души, будучи человеком действия, он презирал интеллектуалов. Даже сам отец Фейхоо никоим образом не был предметом его поклонения, он восхищался скорее отцом Сармьенто, человеком, крепко стоявшим испачканными грязью ногами на земле и постоянно соприкасавшимся с реальной действительностью. Физиократы же казались ему людьми малопрактичными.

— Ошибаются те, кто презирает торговлю, считая ее делом прибыльным лишь для коммерсантов и бесполезным для остальных! — кричал он брату Венансио, более расположенному к теориям Кенэ[85] и преданному поклоннику Фейхоо.

— Сойдемся на том, что торговля — это необходимое зло, — отвечал ему тот с цистерцианской мягкостью.

— Торговля — это не веревка, — протестовал в том же тоне Антонио, — которая впитывает или разбрызгивает воду из ведра, и это даже не необходимое зло; это очень важный, крайне нужный нерв, которому весьма обязаны и цивилизация, и прогресс, — подводил он итог спора, возникшего под влиянием книги Адама Смита.

Тогда брат Венансио принял этот довод. И принял настолько, что, помогая Антонио писать Представления, которые тот собирался послать его католическому величеству в семьдесят седьмом году, счел возможным высказаться в защиту целесообразности наращивать богатство страны путем использования ее природных ресурсов посредством развития добывающей промышленности, сельского хозяйства, горной промышленности и рыбной ловли, а также текстильной мануфактуры и черной металлургии, то есть посредством всего того, что стало путеводной нитью всех его действий. Всего понемножку. Производить и торговать. От перемены мест слагаемых сумма не меняется, важно было достичь богатства, к которому он стремился с детства, и теперь он уже начинал понимать для чего.

В глубине души он всегда презирал экономистов-теоретиков, ведь сам он всегда был экономистом-практиком, человеком, воплощавшим в жизнь идеи, которые он черпал у других; как правило, последние боялись риска, иногда это были просто откровенные болтуны, и, высказывая те или иные идеи, сами они прикрывались тысячью и одной интеллектуальной уловкой, мысль о которых нагоняла на Антонио неодолимую скуку. Вот так, воплощая в жизнь свои и чужие идеи, и провел он годы напряженной работы, о которых вспоминал теперь, укрывшись в своем подземном переходе. Отчего темнота, тишина заточения, тесные пространства возбуждают желание предаться воспоминаниям, причем самым старательным и подробным образом? В подобных обстоятельствах другие готовы обратиться в бегство. А он нет. И если прежде он испытывал желание пройтись в этот ранний час по пустынным улицам, то теперь Антонио Ибаньес чувствует потребность сначала спокойно постоять, опершись спиной о каменную стену, а потом усесться на землю, согнув ноги и упершись подбородком в колени: он вспоминает обо всем, что принесли ему те чудесные годы.

Его отец составил завещание в семьдесят седьмом году, незадолго до своей смерти, и с того самого момента события, казалось, понеслись во всю прыть, совершенно безумным образом увлекая его за собой. К тому времени относится решение маркиза Флоридабланка[86] подписать распоряжение о начале строительства проезжего тракта, не завершенного до сей поры, между Коруньей и Мадридом. Тогда же подводную часть корпуса судов стали обшивать медью, и фабрика в Шубии приступила к работам, с тем чтобы как можно быстрее перенять эту практику, впервые примененную англичанами. За короткое время столько достижений. И он был их внимательным свидетелем. Мир менялся, и как это было хорошо. В восемьдесят третьем году Карлос III в королевском указе, датированном мартом, объявил о том, что знатные люди без всякого для себя уничижения могут заниматься любыми профессиями — всеми, в том числе и наименее почтенными; иными словами, это означало, что отныне, с этой счастливой даты, в соответствии с законом работа никогда более ни для кого не будет служить бесчестием.