Синий кобальт: Возможная история жизни маркиза Саргаделоса

Узнав, что он вновь возвращается к своим делам, Лусинда не сумела или не захотела преодолеть свой страх и сказать ему «ты» и обратилась к нему как к господину, как в бытность свою служанкой, что было еще так недавно — настолько недавно, что она не успела отвыкнуть. Антонио подумал, нет ли тут молчаливого упрека за то, что он заговорил с ней об отъезде так внезапно, без каких-либо колебаний, не посоветовавшись и не предупредив ее заранее, но предпочел сделать вид, что ничего не заметил; поэтому он не поправил ее, а сразу же подтвердил:

— Да. Я должен ехать в Саргаделос. Нужно снова запустить все это.

Лусинда, видимо, поняла поведение того, кто никогда не был ее хозяином, и бесхитростно спросила:

— А мне что делать?

Антонио посмотрел в ее глаза, миндалевидные и нежные.

— Ждать меня, — сказал он.

Лусинда улыбнулась в ответ.

6

Более семи лиг, что отделяют Рибадео от Саргаделоса, пролегают по равнине, возвышающейся над морем, по исхлестанным ветрами осадочным породам, что позволяет путешественнику преодолеть это пространство с относительным удобством как пешком, так и верхом, равно как и в дилижансе; и при этом можно постоянно видеть прямо перед собой бескрайний морской горизонт. Иными словами, на большей части пути север расположен практически прямо по правую руку от путника, а запад почти всегда как раз впереди, поскольку береговая линия повторяет наиболее обычную для этих прибрежных низменных земель траекторию ветра, упорно дующего здесь с юго-запада, теплого и напоенного влагой, предвестницей дождя. Если это и не в точности так, то по крайней мере именно такое впечатление создается у путешественника в начале пути, пока он направляется в сторону Соборного, или Пещерного, взморья, не доходя до устья красивого маленького лимана. Затем берег резко поднимается в северо-западном направлении в сторону Бурелы, чтобы за ней вновь повернуть почти так же резко, как после Фоса, и дать возможность путнику преодолеть последние три лиги, которые остаются до Вивейро, если только он желает следовать через этот городок, а не свернуть к Серво. Но если он все же намерен прибыть в Вивейро, что совсем нелишне, ибо городок того сто́ит, ему придется вновь свернуть на юго-запад как раз там, где начинается проселок; вот оттуда-то и остается ровно три лиги, если следовать через Портосело по дороге, спускающейся на юг параллельно той, что ведет из Серво в Саргаделос по самому берегу горной реки, и об этом скажет вам любой житель этого края.

На эту-то развилку и прибыл Антонио Ибаньес, которому уже было известно обо всем, что предшествовало роковому дню 30 апреля и сделало возможным все свершившееся. Сейчас он сидит на том самом месте, где, как рассказывают, к нему пришло озарение, породившее Саргаделос. Только что закончился дождь, и пахнет мокрой землей: характерный запах белой глины, когда ты увлажняешь ее своим дыханием. Этот аромат земли заставляет некоторых полагать, что в глиняных кувшинах живет душа, дыхание всех укрытых землей умерших, обласканное ловкими безмолвными руками гончаров. Белый фаянс, наделенный дыханием жизни. Гораздо белее того, что делается из глины Бурелы, как говорят, самой чистой в мире.

Было бы очень красиво, если бы идея Антонио родилась действительно таким вот образом, но он обсуждал ее со множеством людей после того, как ему внушил ее покойный Сестер. Фаянсовый завод как дополнение к промышленному комплексу Саргаделоса. На литейном производстве котелки и другая металлическая посуда, мотыги и серпы, красивые чугунные решетки, могучие львы, огромные вазы для галисийских садов, корабельные гвозди, снаряжение для армии, пушки, оружие — все, что необходимо; а на фаянсовом — красивая посуда, блюда и тарелки, которые превзойдут бристольские; или белые фаянсовые изделия, на которых будет стоять марка, пометившая не одно дерево возле дома в Феррейреле, например тот дуб, к коему он, читая, прислонялся спиной, когда ствол был еще слаб и содрогался от порывов, исходивших от его молодого тела, в котором бурлила жизнь.

Несколько дней назад он вновь увидел его, этот дуб, который пометил, будучи отроком. Он пошел взглянуть на него после того, как провел ночь с Лусиндой, сам толком не зная зачем. Он вышел к ульям, к тому месту, где начинается дорога, ведущая из дома в Санталью. И был тронут, увидев отметину. Этот знак, крестовина, слегка напоминавшая древний кельтский символ, неровный х, как будто вернул его к тем временам, которые он вскоре стал восстанавливать в памяти и продолжает вспоминать и сейчас, сидя прислонившись спиной к той же каменной плите, к которой он прислонялся так часто, что люди даже стали утверждать, будто именно там хозяин Саргаделоса обдумывает свои финансовые авантюры, свои коммерческие штурмы и что именно здесь возникла мечта о фаянсовом заводе, которую он теперь более, чем когда-либо, готов воплотить в жизнь.

«Желаете похлебки? Так вот вам, чтоб вы объелись, семь чашек… да еще из моего фаянса», — говорит он в задумчивости сам себе, утвердительно кивая в ответ на свой же вопрос.