Оба они, Джон и Джон Куинси, а также Чарльз, другой сын Джона, которому в ту пору было девять лет, были вынуждены зайти в гавань Ферроля из-за пробоины в корпусе французского фрегата
Они быстро подружились. Антонио привело в Ферроль не какое-либо срочное дело, а всего лишь стремление разузнать обстановку, людей посмотреть и себя показать, а также нанести визит девицам в театр Николо Сеттаро; ему хотелось немного отвлечься от привычной монотонности брака с Шосефой. В конце концов он посетил оперу и комнаты в верхних этажах вместе с Джоном Адамсом, и тот пришел в изумление, увидав, как много морских офицеров являются поклонниками тамошнего бельканто и как мало дам присутствует на представлениях; удивило его и то, что феррольский оперный театр впервые распахнул перед зрителями свои двери девятью годами раньше миланского Ла Скала.
Поскольку в Ферроле Антонио ничем особенно не занимался, он смог посвятить Джону Адамсу достаточно времени, что в конечном итоге оказалось для него весьма полезным. В течение приблизительно двадцати дней они общались ежедневно, говоря обо всем, что представляло интерес для них обоих. Несмотря на свой крайне серьезный вид, Адамс был человеком любезным и вовсе не таким сухим, как можно было судить по его слегка высокомерной и весьма строгой манере держаться. У этого политика из Новой Англии был такой высокий лоб, что его можно было принять за начинавшуюся лысину, и он носил длинные волосы, спадавшие по обе стороны от лица, но это не придавало ему странного вида, как можно было бы ожидать при такой несколько нелепой прическе. Непременная улыбка, не то скептическая, не то насмешливая, постоянно играла на его мясистых губах, сжатых в легкую ироническую гримасу, которая несколько кривила их влево; эта гримаса часто отталкивала от него людей, боявшихся резких выпадов, которые могли выплеснуться через края этих губ. Его веки всегда находились как бы на полпути, будучи постоянно то ли полуоткрыты, то ли полузакрыты, и это придавало ему сонный и рассеянный вид, что еще более смущало собеседников. Надбровные дуги описывали полукружья, словно стремясь сомкнуться с мочками ушей, что подчеркивало непокорную чувственность этого человека, который уже достаточно способствовал тому, чтобы мир стал весьма отличным от того, чем он был ранее.
Их первый же совместный обед позволил Адамсу воздать хвалу достоинствам местной свинины и рыбы, но при этом похвастаться, что качество устриц в Массачусетсе гораздо лучше. Эти высказывания также произвели на Антонио положительное впечатление, ибо они свидетельствовали о том, что Адамс — человек объективный и знает во всем толк. Он все брал на заметку: от цвета камня, из которого построены дома в Ферроле и который напоминал ему тот, что использовался в Бэйнтри, его родном городке (гранит из Саус-Коммон-оф-Бэйнтри, если говорить точнее), до законных предписаний и принятых обычаев; и при этом он по любому поводу высказывал свои соображения, ограничиваясь в комментариях лишь тем, что диктовали ему хорошее воспитание и элементарная вежливость. От внимания Адамса не укрылись ни суровость монастыря капуцинок в Корунье, который они посетили вместе, ни деятельность суда, для ознакомления с которым ему пришлось присутствовать на двух его заседаниях; он испытал также вполне понятное любопытство, заставившее его познакомиться с представителями французской власти, нанести им всем по очереди визиты, что, впрочем, не помешало ему сделать то же и с испанскими.
Благодаря этой расположенности Адамса к общению с людьми Ибаньес познакомился с французским консулом в Корунье, с вице-консулом в Ферроле и со всеми остальными людьми, могущими представлять для него интерес, на поиски повода познакомиться с которыми у него ушла бы уйма времени, не случись этой счастливой встречи в пансионе Пепполы Беттонеки. Вышло так, что Антонио в те дни провел много времени в обществе янки и на него серьезно повлияли его речи, спокойные внешне, но удивительно страстные по сути своей.