Синий кобальт: Возможная история жизни маркиза Саргаделоса

Проводя вторую ночь подряд в одиночестве перед своим портретом, Антонио Раймундо Ибаньес Гастон де Исаба Льяно-и-Вальдес тщетно будет искать себя во взгляде; но зато он хорошо знает, что с детства его разрывали на части противоположные силы, которые в конце концов и определили его судьбу: повелитель всего, не владеющий ничем, не повелевающий ничем владелец всего, в зависимости от того, с какой стороны дуют могучие ветры, куда несут они его чувства, кружа в своем вихре, заставляя играть ту противоречивую роль, которую уготовил рок столь выдающемуся персонажу.

В Оскосе он часто будет убегать с занятий, которые наскучат ему дальше некуда. Ребенок, который мог обучать других детей, сидя взаперти в школе в самый разгар весны, не способен оставаться в классе зимой, в тепле пылающих в очаге поленьев, и предпочитает бежать наверх, в горы Бобиа, к высокой вершине, откуда в ясные дни можно разглядеть Ферроль[33]. Он часто убегает туда, но далеко не всегда созерцает море в одиночестве. Оттуда, сверху, можно услышать пушечные залпы, которыми в морской столице приветствуют прибытие кораблей; они приходят издалека, иногда прямо из Америки, тогда это военные суда, на которых плавает немало парней, которых в окрестных селениях ждут матери. Остальные корабли сначала заходят в Кадис, откуда потом товары, доставленные в их трюмах, разойдутся по всей стране.

Из-за этих пушечных залпов и тех чувств, что пробуждают они в глубине души, на вершине Бобиа нередко оказывается много женщин. Движимый противоречивыми мотивами, Антонио карабкается туда. Его влекут пушечные залпы или возможность разглядеть корабли — корабли, что проходят через крепость Святого Фелипе, привозя сыновей матерям, которые всегда прекрасно знают, ушли ли они в плавание на шхуне или на бригантине, на фрегате или баркентине[34], дабы верно служить королю в его Америке.

Антонио взбирается на пик Бобиа, на этот раз в воспоминаниях, и туда непременно придет за ним его новый друг, молоденький монах, что приставлен к нему с самого приезда в монастырь и помогает во всем, что ему требуется, и даже в том, что вдруг приходит ему в голову без каких-либо посторонних указаний. Старый монах велел ему опекать Антонио, и теперь молодой наставник восхищается способностями своего ученика, а также его волей и решительностью, равно как и характером. Но ему также известно, что тот никогда не посвятит себя религии. И это внушает ему еще большее восхищение и заставляет еще более старательно направлять его.

Уже опять пора спать, а они так и не поужинали. Пока Ибаньес роется в сундуке памяти в поисках воспоминаний, Шосеф вышел из комнаты и принялся бродить по дому, заглядывая во все углы, то есть делая то же, что бы делал в своем собственном доме. Он еще не осмелился всерьез поговорить с братом о его внезапном приезде и полагает, что теперь настал удобный момент. Вопрос только, как это сделать, когда и где. Единственное, что ему ясно, так это что он боится гневной реакции владельца литейного завода и что лучшее, что он может сделать, — это попытаться, чтобы взрыв произошел в каком-то подходящем месте.

Устав от бесконечного созерцания портрета, Антонио наконец покидает комнату и ищет своего брата по всему дому. Не найдя его, он выходит через кухню на маленькую лужайку с кузней, поворачивает направо, спускается по короткому, но довольно крутому склону и подходит к соседнему дому, сделав таким образом небольшой и ненужный крюк, сам не понимая толком зачем. Ведь он мог бы пройти через левую дверь дома. Но так ему захотелось. Люди, прибывшие с ним из Серво, были на несколько часов освобождены от своих обязанностей, чтобы сходить в Санталью поиграть в кегли и выпить вина в таверне; ведь все уверены, что никто не сможет появиться здесь в поисках беглеца, не будучи замеченным, и намерения, которые могут таить в себе опасность для Антонио, будут тут же пресечены. Все погружено в тишину. Уже наступил час заката, и Антонио чувствует голод. Ведь кроме того, что им удалось вкусить между ответами и комментариями священника в Каса-Нова, он сегодня почти ничего не ел.

Он входит в дом Шосефа и обнаруживает его сидящим на скамье возле очага, тот режет хлеб ножом, который также использует для того, чтобы отрезать несколько ломтей от висящего на крюке копченого окорока.

— Я шел спросить у тебя, будем ли мы ужинать, но уже и так все вижу.

— Я был голоден, — отвечает ему Шосеф, отрезая еще один ломоть ветчины, который Антонио берет и тут же подносит ко рту.

— Поужинаем здесь или у меня? — спрашивает Антонио, не переставая жевать ветчину.

— Мы уже здесь. К тому же у тебя в доме ничего нет.

— Лучше скажи, не ничего, а никого нет, поскольку парни ушли. Но кое-что осталось еще от вчерашней дичи.

— Мы уже здесь, — настаивает Шосеф, давая понять, что решение уже принято.