Он скопил слишком много богатства за слишком короткое время, но разве его вина, что он обладал даром ясно видеть многие вещи? Не было его вины и в том, что он легко одерживал победы над женщинами и умел непринужденно вести приятную беседу, когда считал это необходимым: не раньше и не позже, лишь тогда, когда ему это было нужно и он надеялся извлечь пользу из потраченного времени. Но он ни в коем случае не предавался беседе, если предполагал, что разговор окажется чем-то бесполезным, расточительством, чего он никогда себе не позволял. Если же это было не так, если беседа открывала перед ним манящие горизонты, исключительно усилием воли он превращался в весьма красноречивого человека, умеющего тратить время на то, чтобы очаровать юную даму или ублажить старейшин города, взиравших на него с уверенностью, что сей юноша обладает необыкновенными способностями и силой характера, а посему следует не выпускать его из виду, всегда держать рядом и не поворачиваться к нему спиной; иметь его под рукой, поблизости, но соблюдая правильную дистанцию, которая может оказаться спасительной в том или ином смысле, в зависимости от ситуации. Тогда он умел говорить много и долго, становясь при этом удивительно приятным, и очарование его улыбки было столь же велико, сколь суровым становился взгляд, когда он не мог разглядеть на сокрытом от его глаз горизонте ничего, что бы имело хоть какое-то отношение к интересам, которые он себе наметил с самого детства.
Дом в Рибадео. Там был балкон с ажурной чугунной решеткой, выкованной на его фабрике; здание было отгорожено от людных мест оградой из копий с острыми наконечниками и отдалено от бойких мест. Дом возвышался над ярмарочной площадью, и попасть туда можно было с юго-западной стороны, поднявшись по необычно широкой лестнице, воспринимавшейся как оскорбление всеми, кто вынужден был часто подниматься по ней, промокая под дождем, тоскливо высматривая, ждет ли их кто-нибудь на пороге. Теперь он пуст. Лишь слуги пришли сюда в ожидании хозяина, и, когда он вошел в дом, они уже стояли в просторном вестибюле, выстроившись как на параде, словно хотели показать ему, что они выполнили все, чего от них ждали.
Он вошел и прямиком направился в свою спальню, даже не удосужившись ни с кем поздороваться. Он мечтал об одиночестве, оно было ему необходимо, чтобы вспомнить одно и постепенно начать привыкать к другому. Завтра утром у него будет время расспросить о подробностях строительных работ и найти Лусинду. Сейчас же он намеревался отдохнуть. Он распорядился, чтобы ему принесли что-нибудь поесть в комнатку, расположенную перед спальней и служившую ему кабинетом; он собирался расправиться с едой, вглядываясь в дали дальние, заключенные в глубине его «я», пребывающего в сей момент весьма далеко от этих майских сумерек. По небольшой лестнице отсюда можно было подняться на башенку, поглядеть на морской горизонт в ожидании прибывающих кораблей или просто созерцать море и мечтать обо всех сокрытых в нем тайнах. Он заперся в комнате, уселся на низкое креслице и, пока разувался, предварительно повесив кафтан на спинку стула и небрежно бросив парик в изножие кровати, нерешительно вздохнул, будто не зная, на счет чего отнести свою печаль.
Как быстро пронеслась жизнь! В 1773 году Бернардо Фелипе, только что приехавший из Мадрида в поисках денег, необходимых, чтобы выплатить полную стоимость мадридского дома на улице Леон — номер не то 17, не то 19, возможно, и 21, он точно не помнил, — поручил ему отправиться за получением ренты, которую должны были ему арендаторы кадисских домов. Принимая это поручение, Антонио и представить себе не мог, что будет значить в его жизни эта поездка, на которую он так легко решился. Бернардо нужны были деньги, и он ехал за ними, не ведая о том, что ему суждено во время этого путешествия обрести свое счастье и заложить основы будущего, в котором сегодня он сам не знал точно, довелось ли наслаждаться или мучиться.
В то мгновение, когда началось его путешествие, покидая пристань Рибадео, он бросил последний взгляд на этот дом, имевший уже вполне законченный вид, нуждавшийся лишь в небольших завершающих штрихах. Он строил его постепенно, совершая все более рискованные торговые сделки, мало-помалу превращаясь в процветающего коммерсанта, которого некоторые считали любимцем фортуны, а многие боялись. Но при этом он не переставал обслуживать интересы Бернардо, о чем последнему было прекрасно известно, так что Антонио никогда даже не пытался подтверждать каким-то образом свою честность, впрочем, и Бернардо, со своей стороны, никогда этого не требовал, — так уверены они были друг в друге, так незыблема была их дружба.