— Совершенно уверен, что он живет не фотосинтезом. Здесь просто не бывает светло! Кажется, он ест коралловые грибы, Христал упоминал это в микрофильме. Подожди минутку, — он рванулся к двери.
— Куда ты собрался?
— Обговорить с Христалом. Он, конечно, знает их рацион.
— Так он тебе и сказал! — донеслось вслед.
Через десять минут Флетчер вернулся.
— Ну? — скептически вопросил Даймон.
Сэм выглядел довольным собой.
— Главным образом коралловые грибы. Также нежные части молодой травы, крупные черви, морские апельсины.
— Христал сказал тебе все это? — не поверил Эжен.
— Разумеется. Я пояснил, что они с декабрахом оба наши гости, и мы собираемся принять их одинаково хорошо. Если декабрах вкусно поел, значит, и Христал. Этого для него хватило.
Флетчер с Даймоном стояли в лаборатории, наблюдая, как декабрах поглощает черно-зеленые шары грибов.
— Два дня, — мрачно заметил биохимик. — И что мы имеем? Ничего.
Сэм был менее пессимистичен.
— Мы добились прогресса в негативном смысле. Мы абсолютно уверены, что у него нет звукового аппарата, он не реагирует на звук и, очевидно, не придает значения производимым звукам. Следовательно, нам нужно использовать для контакта визуальные методы.
— Завидую я твоему оптимизму. Животное не дает никаких поводов подозревать наличие ни одного из двух: ни возможности, ни желания общаться.
— Терпение! Вероятно, он еще не знает, что мы пытаемся сотворить, и боится худшего.
— Мы не просто должны научить его языку, нам предстоит познакомить его с идеей, что общение вообще возможно. И затем изобретать язык.
Флетчер усмехнулся.
— Так давай работать.
— Конечно. Но как?
Они изучали декабраха, и черный глаз всматривался в них через аквариумное стекло.
— Придется работать над установлением визуальных конвенций. Десять рук — его самые чувствительные органы, и, вероятно, они контролируются самыми высокоорганизованными отделами мозга. Итак — мы работаем над установкой сигналов, базирующихся на движениях дековских рук.
— Это дает нам достаточные возможности?
— Я хотел бы так думать. Его руки — это подвижные мускулистые трубки. Они могут принимать, в конечном счете, пять различных позиций: строго вперед, вперед по диагонали, перпендикулярно, назад по диагонали и строго назад. Так как животное имеет десять рук, очевидно, что существует десять в пятой степени комбинаций — сто тысяч.
— Ежу понятно.
— Это и есть наша задача: разработать синтаксис и словарь — слегка сложновато для инженера и биохимика, но что делать?
Даймон заинтересовался проектом.
— Это единственно вопрос содержания и базисной звуковой структуры. Если деки имеют хоть какой-нибудь разум, мы сговоримся.
— Если не сможем, останемся в дураках, и Христал подомнет «Биоминералы».
Они устроились за лабораторным столом.
— Мы должны принять за исходное, что у деков нет языка.
Даймон неопределенно ворчал и в замешательстве ерошил пальцами шевелюру:
— Недоказуемо. Если честно, я даже не представляю ничего подобного. Мы можем ломать копья на тему:
Они
Как я вижу, наш самый большой спор — и самая большая надежда — это то, что они
Значит, если они имеют города типа муравьиных или пчелиных, то мы в дерьме, а Христал выиграл. Ты не сможешь научить разговаривать муравья: семья в целом разумна, но отдельная особь — нет.
Итак, мы признаем для начала, что они способны иметь язык — или, в более общем виде, формализованную кодовую систему для интеркоммуникаций.
Мы можем также принять, что они используют способ, невозможный для наших организмов. Ты согласен с моими словами?
Сэм кивнул.
— Назовем это рабочей гипотезой. Мы знаем, что не наблюдали никаких признаков того, что дек пытался нам сигнализировать. Это может значить, что объект не разумен.
Флетчер игнорировал комментарий.
— Если бы мы знали больше об их привычках, эмоциях, поведении, у нас была бы лучшая основа для нового языка.
— Этот декабрах кажется довольно кротким.
Декабрах лениво двигал руками. Зрительная зона изучала двух человек.
— Хорошо, — сказал Сэм со вздохом. — Сначала система описаний.