Синий роман

В нём (здании, совокуплении или молоте) вольготно расположилось общество местных сатанистов. Сатанисты были с юмором или же просто полные придурки, что в данной ситуации – одно и то же. Их неформальность называлась "Рога и Копыта", отчего заставляла подумать о чёрте, находящимся на побегушках у товарища Бендера. Эдакий зиц-председатель Фунт с рожками на голове и копытами вместо обуви.

Она была банально красива. И её родители здесь не причем. Всё гораздо проще. Красивой её сделало моё близорукое воображение.

Я крутой поджарый чёрт.

Только росту небольшого…

Мои ноги колесом

и рожа у меня, прямо скажем, не Ди Каприо. Короче говоря, не нравлюсь я девчонкам. А ведь мне уже почти семнадцать.

После детального изучения своей внешности перед зеркалом, я пошёл на кухню, достал из морозилки курицу и, не размораживая, трахнул её.

Курицу венчала сигарета. Табачный дым, подобно сифилису, разъедает глаза и ноздри. С кухонного шкафчика на мою голову упал Новый Год, и я понял – детство кончилось.

Проходя из комнаты на кухню, она остановилась у зеркала и поправила важную, но несуществующую деталь своей причёски. Её кошка – странное красное животное с длинными волосами – не разрешала ей курить в комнате. Курить приходилось на кухне. Выпустив первую струю дыма в открытую форточку, она задумалась. Её мысли, устремившись вслед за сигаретным дымом в морозное утро, замерзали и на воле становились беспомощными снежинками.

Их отогрел чей-то настойчивый взгляд. Она очнулась оттого, что кто-то на неё смотрел.

Ты красивая, – сказал я ей, – Красота спасёт мир.

Красота мир уничтожит, – возразила она.

И тогда некто третий мелом под сердцем написал: "Спасая мир, красота его уничтожит". Но я ему не поверил, потому что тётя Кдара из соседнего подъезда (он для меня – другое измерение) сказала, что нельзя писать под сердцем мелом.

Нарисовав на полях тетрадки забавную рожицу (ну, вылитый Пушкин. Только лысый), я пошёл пить Пейзажи Нарисованные Чаем.

Ивана. 20.02.02 г. Москва.

                              Чужие сны.

Царство песка, солончаков и гладкой воды – это Керчь. Этот город я не люблю. Но обгоревшая тушка, попавшего в аварию Гагарина, упала на закрытую территорию керченского горгаза, тем самым навечно вписав золотыми буквами, имя этого многострадального города в скрижали времени. Нещадно палило солнце. Но это не мешало всем пионерам Керчи, выстроившись в огромную очередь, совершать хадж на правоверный горгаз, где они отрывали и тут же съедали по кусочку от первого космонавта Земли. «Во имя Гагарина, Белки и Стрелки. Салют!». Параллель с употреблением внутрь тела Христова во время причащения очевидна, но почему мне приснился этот сон, который к тому же был не моим, а Майи, хоть убей, непонятно.

Я проснулся в лебедином доме. Ни в каком-то абстрактном, а в самом настоящем фанерном домике для лебедей. Кругом дерьмо…, пардон, помёт, вплоть до мыслей, не говоря уж о голове и её содержимом. Хотя о каком содержимом может идти речь, если накануне, ближе к ночеру я съел пол-литра самогона, изготовленного какой-то народной целительницей при помощи не только браги, но и карбида. Голова не работает, и трепещет, готовая выпорхнуть на волю из плена хилого, но загорелого тельца, душа.

Душа – это лабиринт. Простой незамысловатый лабиринт одной истории из ржавых труб. Есть, конечно, пара-тройка коварных тупиков, но это скорее для пьяного Минотавра, обитающего в предсказуемом хитросплетении труб, а не для очищения души нашей грешной, как ревностно утверждают приверженцы испанской инквизиции. К тому же легендарный герой греческой мифологии, поселившийся в потёмках эфемерной человеческой инстанции, издох. Испустил дух. Осталась только ржавчина. Она медленно, но верно разъедает всё. Даже то, что не поддаётся коррозии. И лишь лишив этот лабиринт своей нелогичной стройности, проев плешь в относительном неблагополучии идиллии темноты, она приводит душу к свету. Душа – это сгоревшая и возрожденная из пепла птица Феникс.

На скамейке, рядом с Зеркальным озером спят Алик с Костиком. Подле них стоит початая, словно позднее утро, бутылка самогона. Остатки роскоши. Я тихо, чтобы не разбудить, подкрался. Откупорил. Выдохнул и выпил. Хорошо… Хотя… Нет. Плохо. Очень плохо. Отвратительно. Хуже я чувствую себя, только когда приходится слушать песни в исполнении Юлиана.

Я стал на четыре кости и начал травить рыбу.

Что, не пошла? – это очнулся Костик.

Эээ, – проскрипел я и выдал рыбам новую порцию блевотины.

Значит, не пошла, – философски констатировал он и приложился к бутылке.

Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться: он, не наученный моим горьким опытом, последовал моему печальному примеру.

Что вы там делаете? – подал голос Алик.

Эээ, – проскрипел Костик и выдал рыбам очередную порцию блевотины. Я не преминул составить ему компанию.

Глядя на наши дружные "души прекрасные" позывы, Алик – по жизни натура довольно впечатлительная – не выдержал и присоединился к нам. Действия его являли собой отнюдь не дружеский акт, а скорее были простым проявлением брезгливости. Утончённый тип.