Он двинулся по главной улице, которую хорошо знал, которая показалась ему чужой, потому что города меняются вместе с людьми — и улицы и страны… Он поймал себя на том, что не помнит уже ряда подробностей. Хотя… он был здесь меньше года назад. И, как ни странно, никого не встретил из знакомых.
Он шел Пятигорским бульваром, обсаженным липами, к Елизаветинскому источнику, но вдруг повернул к гроту без названия, высеченному в скале. (Если б он узнал, что грот когда-нибудь назовут Лермонтовским, он бы рассмеялся или рассердился: он не любил ничего выспреннего.) «Я углубился в виноградную аллею, ведущую в грот; мне было грустно». С другого бока была скала. Он шел к тому месту, где Печорин встретил когда-то Веру, сидевшую на каменной скамье чуть в глубине грота. Он еще издали увидел, что там и сейчас сидит женщина — кажется, молодая. В задумчивости. Он приблизился и понял, что это Варя Лопухина. «Зачем она здесь? И она ли? И почему я думаю, что это она? и почему я даже так в этом уверен? Мало ли женщин с родинками на щеках?» («Герой нашего времени»).
«Нет, серьезно — Варя! Но откуда, что? Какими судьбами? Приехала с мужем? Разошлась с мужем? Муж пьет тухлую воду, а она ждет?..» Все мысли пронеслись в голове так быстро, что он хотел уже уверенно окликнуть — но, к счастью, задержался на миг. Потому что понял: это другая женщина или барышня. Самое странное только, что эта «Не-Варя» сама оглянулась нечаянно, поднялась со скамейки и бросилась к нему:
— Мишель, Мишель!
— Это вы? как я рада! Вы здесь? Надолго? Вы вовсе не узнали меня?
«Конечно, не Варя! Но очень похожа. Очень! — лишь моложе. И… бронзовое личико. Почти бронза. Как у креолки. У Вари никогда не было такой бронзы в лице. Знакома. Но надо подумать».
— Конечно, не узнали. Мы мало виделись.
— Совсем мало, — признал он и продолжал рассматривать.
«Сколько ей было тогда? Лет пятнадцать примерно? Шестнадцать?»
Почти вскрикнул:
— Да! Четыре года назад. В доме вашей тетушки… Катя! Катя Быховец!..
— И правда Катя. Конечно, Быховец. Кто я вам? Правнучатая племянница? Или сестра? Не помню! В общем, кузина. Близкое родство!..
— Да, близкое, — согласился он. — Я и не слышал, что есть такая степень: правнучатая… Может быть. Но счастлив признать родство!
— А то я испугалась. Барышня кинулась к незнакомому мужчине, а он и не признаётся, что кузен. Что скажут люди? Общество?
— Ой! Они, как всегда, говорят мало хорошего. Вы здесь постоянно?
— Надолго во всяком случае. Гощу у своей двоюродной сестры — Прянишниковой. Вы слышали имя хотя бы?
— Нет.
— У нее тут имение неподалеку, под Кизляром. И собственный дом в городе. И мы здесь с тетушкой моей — Обыденной. Нет, это фамилия такая! Разумеется, не знакомы и не слышали!
Он сделал неловкий жест.
— Бросьте! Видно по вам, что вы не слишком жалеете. Это естественно.
— Присядем! — предложил он.
Они присели на ту же скамью в гроте. Тени ложились на них. Но надо ж чуть порасспросить? Хотя бы из вежливости…
— Что вы делаете здесь? Пьете воду?
— Не дай бог! Это тетя моя пьет, а я жду.
— Я там не был еще! И по-прежнему свисают стаканы на проволоках? И каждый готов гордиться тем, что его — полковника — стакан висит выше стакана подполковника? Или, скажем, капитана?
Она рассмеялась заливисто — такой серебристый смех. Истинный. Не натужный!.. Немножко дробный. Лермонтов любил вызывать такой смех.
— Как я вам рада! Я читала ваши стихи. Много читала! Вы большой поэт!..
— Вот тут мне уж совсем нечего ответить! Возражать не хочется, соглашаться — неловко.
— Я и ваш роман читала два раза. Ужас!
Он улыбнулся:
— Что, такой плохой?
— Нет, роман прекрасный. Но страшно… все, что там произошло…
— Вам жалко Печорина?
— Мне жалко всех! Даже эту девушку, которая вас обокрала! То есть не вас — Печорина!
— Пожалейте лучше меня!.. Каково было видеть все это про себя и вокруг себя — и не удавиться!
— Что вы! Мне мои подруги говорили, что мечтали бы быть княжной Мери!
— Только вы, пожалуйста, сами не мечтайте: вы слишком хороши для этого!
Она в самом деле была обворожительна.
— Вы к нам заходите обязательно. Не забыли? Дом Прянишниковой. Она дала адрес. Тут недалеко. Там вам будут рады!..
Он вспомнил другое: «Я жду!», «Я вас буду ждать!» — петербургское, совсем недавнее. Мысли стали разбегаться, как глаза: в разные стороны. Но после сдвинулись в одну точку. Катя!
<……………………………………………………………………………….>
VIII
ИЗ «ЗАПИСОК» СТОЛЫПИНА