Синий Цвет вечности

«10 мая.

Я только что приехал в Ставрополь, дорогая m-lle Sophie, и отправляюсь в тот же день в экспедицию с Столыпиным Монго. Пожелайте мне счастья и легкого ранения, это самое лучшее, что только можно мне пожелать. Надеюсь, что это письмо застанет Вас еще в С. — Петерб<урге> и что в тот момент, когда вы будете его читать, я буду штурмовать Черкей. Так как Вы обладаете глубокими познаниями в географии, то я не предлагаю Вам смотреть на карту, чтоб узнать, где это; но, чтобы помочь Вашей памяти, скажу Вам, что это находится между Каспийским и Черным морем, немного к югу от Москвы и немного к северу от Египта, а главное, довольно близко от Астрахани, которую Вы так хорошо знаете.

Я не знаю, будет ли это продолжаться; но во время моего путешествия мной овладел демон поэзии, или — стихов. Я заполнил половину книжки, которую мне подарил Одоевский, что, вероятно, принесло мне счастье. Я дошел до того, что стал сочинять французские стихи — о разврат! Если позволите, я напишу Вам их здесь; они очень красивы для первых стихов и в жанре Парни, если Вы его знаете. <…>

Весь Ваш Лермонтов»

Стихотворение называлось «Ожидание» («L‘Attente»). Кого он ждал? И чего? Веселое письмо!

Шар, ударив о другой, крутанулся на месте и пошел внезапно в совсем другом направлении, угодил прямо в лузу, секунду помедлив перед ней. Удар был мастерский. Игравший сделал еще два таких удара. Третий был неудачен, и мастер уступил место другому. Впрочем, он, кажется, уже делал партию.

Молодой корнет из ремонтеров, только что вошедший в бильярдную, стоял, разинув рот. Игра шла классная. Было еще несколько болельщиков у стола. На диванах вдоль стен сидели офицеры, в основном раненые: в бинтах, в перевязках, с тростями и костылями…

Корнет впервые попал в такое общество и впервые был в Ставрополе, в гостинице Найтаки. «Вроде такая есть и в Пятигорске!» — вспоминал он наставления бывалых товарищей, данные ему, когда он отправлялся в путь. И сейчас удивлялся тому, как много наслушался плохого о гостинице: ругали и стол (кормят плохо, но дорого), и особенно номера для приезжих… И грязно, и запах дурной, и в зиму угарно. Но на втором этаже был чистый рай. Что-то вроде клуба. И потолки высокие. И мебель завидная. И даже обширная бильярдная.

Корнет увлекся игрой, хотя сам, признаться, не играл… Или почти. Но было интересно. В одном из партнеров он узнал своего соученика по военному училищу, который после ушел в Тенгинский пехотный… (Тот едва кивнул корнету, погруженный в игру.) С ним играл офицер, судя по мундиру, того же полка… Оба были в расстегнутых мундирах без эполет. Партнер у приятеля выигрывал и явно расслабился.

— Хотите тоже сыграть? — спросил он корнета, обернувшись.

— Я не… — начал корнет и невольно тронул свой карман. Обычный наш жест — вне зависимости от того, собираемся мы играть или не собираемся.

— Не бойтесь! Я не играю на деньги. Тем более (он чуть замялся и, оглядев его, наверное, хотел сказать: «с детьми» — но осекся)… с юными!..

Было сказано чуть обидно и с беспутной лихостью игрока.

Играл он в самом деле блестяще.

«Он был среднего роста, с некрасивыми но невольно поражавшими каждого симпатичными чертами, с широким лицом, широкоплечий, с широкими скулами, вообще с широкой костью всего остова, немного сутуловат — в общем, то, что называется „сбитый человек“. Такие люди бывают одарены более или менее почтенною физическою силою…»