Синий зонт

Умирает красавица Женя. Отец остается один. Конечно, были родственники, была посильная помощь.

Пришлось оставить футбол – отец тогда играл в «Тереке». Пришлось оставить на потом мысль об институте и сразу после школы поступить и хорошо окончить нефтяной техникум. Но пока он студент первого курса, ему вслед кричат «стиляга» и в него влюбляется восьмиклассница Света. Пройдут годы, и я получу из Лондона письмо – исповедь от той самой Светы.

Отец призван в армию, а тогда служили три года. Проводы, гулянья…

Вдруг откуда ни возьмись – появляется цыганка. Берет отца за руку и говорит: «У тебя будут две жены и обе они умрут». Цыганка ушла, молодежь посмеялась и гулянья продолжились.

Началась служба на турецкой границе в батальоне прикрытия.

Прошло три года. Отец возвращается в Грозный с боевым опытом и письмом от Светы, что она встретила и полюбила другого с продолжением. Отец дома. Его встречают родня, друзья и… Света, которая уже успела разлюбить своего первого мужчину. Отец не простил ей измены и дал «от ворот поворот». Третий день мирной жизни, суббота, и вся молодежь едет вечером в клуб на танцы. Едет с друзьями и мой отец.

В то же самое время с подругами едет на танцы Валентина, дочь офицера Николая и красавицы Марии.

Это была любовь с первого взгляда, и на третий день знакомства они влетели в ЗАГС. Что только не говорили о них, сколько богатых невест рыдало в подушку, сколько слез и проклятий выдавила из себя Света. Потом была свадьба, а через девять месяцев родился я. Нам бы жить-поживать, но случилось страшное. Мама заболела. Ее кладут в больницу, ставят неправильный диагноз, лечат не тем и не от того. Спохватились, но было поздно. Отец привозил меня в больницу, маме кололи наркотик, она оживала, играла со мной, о чем-то беседовала с отцом. Беседовал с отцом и врач: «Живет только благодаря уколам». Отец попросил больше не мучить маму. Потом были похороны, а мне исполнился год и два месяца. Отец вспомнил ту цыганку.

Долгие годы Грозный был тихим, уютным и милым. Красивые скверы, фонтаны, гастроли разных коллективов. Всему этому есть простое объяснение. В 44-м году за измену Родине все коренное население по приказу Иосифа Виссарионовича было выслано в Северный Казахстан. Так грозненская область после войны превратилась в многонациональный рай на земле.

Но праздник длился недолго – Хрущев возвращает предателей. Область становится республикой, а некогда мирный край превращается в центр бандитизма на Северном Кавказе.

Прошло время, наступил 69-й год, и если мне не изменяет память, то в Вербное Воскресенье меня понесли в церковь крестить. Конечно, инициаторами были мои дореволюционные бабушки и живой 90-летний прадед Владимир Булгаков, офицер царской армии. Я был его первым правнуком и поэтому получил от него устное завещание, которое лет через пятнадцать озвучили мои бабушки. А пока вся моя многочисленная родня заняла свое место в многокилометровой очереди в церковь. День выдался солнечным и очень теплым, а очередь двигалась очень медленно, почти все несли грудных детей на крещение. Многочисленные родственники были явно навеселе, и мои не исключение.

И вот мы уже в церкви. Душно. Дети орут. С батюшки пот градом. Я ору, не успокоить. Наконец дело дошло до меня орущего. Меня быстро раздели и передали в руки батюшки, который, особо не раздумывая, окунул меня с головой в купель…

Долго ли я был под водой, не знаю, но когда я вынырнул, то сразу вцепился в его бороду двумя руками и захохотал. Он головой дерг-дерг, да не тут-то было. А я хохочу пуще прежнего. Тут подошла старушка из прислуги ему на помощь. Пытается мои пальцы извлечь из бороды.

Первым не выдержал мой крестный и захохотал в голос. Следом его поддержали и родственники, и вместо плача в церкви начался дикий ржач.

Не знаю, что там набормотал поп, но родне он сказал следующее: «Да, веселый будет парень». Веселый. Обхохочешься.

И стали мы жить втроем: я, папа и его тетя Мария Владимировна Булгакова или бабушка Муся, как называл я ее потом, когда научился говорить. А пока была коляска, пеленки и погремушки. В один из летних дней к отцу из Ярославля приехал его друг детства. Приехал ненадолго, проведал своих родителей и уже к вечеру приехал к нам. Поезд уходил утром, и времени было в обрез. Я благополучно уснул. Отец положил меня в коляску и вынес спящего во двор, а сами стоят с другом и разговаривают о том о сем. Сколько времени прошло не знаю, но я стал хныкать. Папа проверил – сухой. Покачал немного, но я стал хныкать громче. Времени мало, а поговорить нужно о многом. Папа решил не обращать на мой скрежет внимания, и стал лишь сильнее раскачивать коляску, выходя из терпения. Но тут я крикнул так, что отец на психе, что есть сил, дернул на себя коляску…

Кирпич попал в асфальт, в то место, где еще секунду назад находилась моя голова.

Потом был еще случай, но отец мне о нем ни слова не сказал, мне тогда было чуть больше трех лет. Отец обнял меня крепко и нежно, а я смеюсь, пытаюсь вырваться из его объятий.

– Сынок, – говорит отец, – будь осторожен, тебя хотят убить.

* * *