Синий

– Это нечестно, – говорю я, невольно расплываясь в улыбке, такой самодовольной, что сам бы сейчас дал себе в глаз. – Вместо твоего настроения мы зачем-то подняли мое, хотя я и так не то чтобы жаловался. К тому же никаких секретов у меня нет. Ты же сам сто раз видел, как я варю кофе. Можно сказать, левой задней ногой, с грехом пополам придерживаясь элементарных правил, которые ты знаешь гораздо лучше, чем я. Просто если уж я взялся варить кофе, мне позарез надо, чтобы он был невшибенный, самый лучший в мире, и все сразу сказали «ах». И попадали в обмороки, попутно увлажнив рукава. Мне это так сильно надо, что я готов сдохнуть на месте, если понадобится. Не сомневаясь и ни о чем не жалея, если у этого сраного самого лучшего в мире кофе окажется вот такая цена. Но я же, сам знаешь, вообще все так делаю. С воплем: «Мне надо!» – и полной готовностью отказаться от всего остального, включая себя, лишь бы на этот раз получилось, а потом гори все огнем.

– Ты и правда все на свете так делаешь, – кивает Тони. И, помолчав, добавляет: – А я так не умею. Всегда готов остановиться, если покажется, что цена слишком уж высока.

– Оно только к лучшему. Не всем надо быть упертыми психами. Ты все-таки Смотритель маяка.

– Только половина Смотрителя, – невольно улыбается Тони.

– Тем более. Вам обоим надо уметь спокойно ходить по канату над пропастью между «хочу» и «могу», туда и обратно, по сто раз на дню, словно трамвай по рельсам. Это на самом деле невероятно красиво, высокое искусство – всегда держать баланс.

– Но, кстати, когда-то очень давно, в юности, я с похожим настроением рисовал, – вдруг говорит Тони. – Или сдохну, или получится, как задумано, вот ровно то самое непонятное, которое перед внутренним взором стоит. Круто, между прочим, выходило. Хотя технически, как я позже понял, полная фигня… А знаешь, это идея. Спорим на что угодно, сейчас он у меня попляшет! Или хотя бы наконец-то перестанет биться об стенку моей горемычной башкой.

Я издаю торжествующий рев – безмолвный, слышный разве что небу над головой да спящему Нёхиси; впрочем, пока он кот, его ничем не проймешь. Но у Тони, при всех его неоспоримых достоинствах, вполне обычные человеческие уши. Поэтому с его точки зрения, я просто деловито спрашиваю:

– А у тебя есть, на чем рисовать? И чем? Или надо ограбить художественную лавку? Только скажи, мне нетрудно. На самом деле всю жизнь об этом мечтал, просто достойного повода не было. Зато теперь появился. Уж я своего не упущу!

– Не хотелось бы разбивать тебе сердце, но грабить лавку совершенно не обязательно. У меня в кладовке есть здоровенный кусок картона. И мел, чтобы писать на доске, и кусок угля, и две синих пастовых ручки, и зеленый фломастер – понятия не имею, откуда он взялся, но спасибо за него моей щедрой судьбе. И еще кетчуп – если вдруг позарез понадобится красный цвет. Для начала вполне достаточно, я считаю. А там как пойдет.

Примерно час спустя диспозиция такова: за окном уже окончательно рассвело, я стою у плиты, на которой томятся сразу три джезвы, чего мелочиться. Рыжий кот – все еще кот, но уже окончательно проснулся и косится на нас с плитой с таким вожделением, что можно спорить, вот-вот превратится в существо, чьи вкусовые рецепторы гораздо лучше приспособлены к употреблению кофе, чем отпущенные скупердяйкой природой котам. Тони ползает на четвереньках вокруг большого, примерно пятьдесят на восемьдесят куска картона, неровно обрезанного по краям, на котором сгущается туманная тьма, а из тьмы уже постепенно проступают контуры невысокого старого маяка. Лицо у Тони при этом такое, что смотреть неловко, но и глаз отвести невозможно: лица художников за работой иногда становятся даже прекрасней, чем у старых шаманов и юных любовников; в общем, счастье, что кофе, когда его варю я, сам за собой следит, а то давно сбежал бы к чертям собачьим, пока я глазею на Тони и одновременно на его далекого двойника, который сейчас стоит у окна на самом верхнем этаже своего маяка, в несуществующей, им самим когда-то выдуманной башне и улыбается, как ему кажется, ясному утреннему небу. Но на самом деле, конечно же, нам.

Однако мой кофе держится молодцом, не убегает. И я им тоже держусь, не теряю голову, не ору истошно от радости: «Ну мы даем!» – хотя мы, конечно, еще как даем. Больше всего на свете люблю такие простые штуки: рассеивать тьму любыми подручными средствами, от солнца до встроенного в телефон фонаря, добывать радость из горя, превращать скорбь в торжество, делать всякое поражение первым шагом к грядущей победе, и чтобы цветы росли на руинах, трава пробивалась сквозь асфальт, улыбка – сквозь слезы, все вот это вот.

Седьмой круг

Ханна-Лора