Синьора да Винчи

— Посмертная маска, — тихо произнес Леонардо. — Снятая с живого человека. — Он обернулся и улыбнулся мне. Тестообразное месиво растрескивалось на его щеках. — Мы снимем гипсовый слепок с моего лица! — возвысив голос, объявил он папеньке и Зороастру. — Он будет абсолютно неподвижен. Ему не надо задерживать дыхание. А все двери мы закроем, чтобы ни одна кошка не пробралась! — Он разразился радостным смехом. — Почему я сразу до этого не додумался? — Леонардо по очереди обнял папеньку, помощника, потом меня. — Нам надо торопиться: никто не знает, сколько продержатся солнечные дни! Сейчас же езжай в Павию, — велел он Зороастру, — и привези бочонок с гипсом.

Тот сразу исчез.

— Если это сработает, то наша подделка тоже удастся, — сказал Леонардо. — У нас появится своя священная реликвия. Чем не вторая Лирейская плащаница с ликом Господа нашего… — Он ухмыльнулся. — Леонардо да Винчи…

Разумеется, все сработало наилучшим образом. В последний солнечный день ноября тысяча четыреста девяносто первого года наш хитроумный закрепитель запечатлел на ткани образ моего сына, соединенный с солнечным оттиском с тела неизвестного миланского покойника. Мы долго и скрупулезно выверяли положение гипсовой маски, снятой с лица Леонардо, однако на месте шеи все равно выделялась четкая разграничительная черта. Обнаружились и другие несоответствия — укороченный лоб и слишком высоко посаженные глаза, во всем остальном сходство с оригиналом было безупречным.

Поколдовав над плащаницей кистью, смоченной в закрепителе, и вывесив ее еще на день на солнце, Леонардо добавил к изображению длинные волосы. Затем, изготовив смесь из собственной крови и красноватого пигмента, он легкими мазками пририсовал кровавые пятна и потеки по линии тернового венца, вокруг раны от центурионова копья и на проколотых запястьях и ступнях. Превосходное знание анатомии оказалось в данном случае незаменимым.

Новая Лирейская плащаница вышла без единого изъяна.

ГЛАВА 35

Мы не успели как следует отпраздновать успех: я получила от Лоренцо письмо, в котором он просил меня немедленно приехать. Гонец, привезший весть, числился среди самых преданных его conditores, поэтому я отправилась во Флоренцию не без охраны.

Я почти ничего не запомнила из той непрерывной скачки, кроме признательности своему мужскому обличью. За последние годы я успела превратиться в опытного «наездника». Будь я дамой, путешествие в карете вместо одной недели растянулось бы на две.

Мое сердце при виде любимой Флоренции горестно и вместе с тем радостно сжалось. Въехав в городские ворота, я сразу почувствовала царящее на улицах недоброе предчувствие: все уже знали, что Лоренцо умрет со дня на день. Большинство флорентийцев давно свыклись с аскетическим укладом, проповедуемым Савонаролой, хотя им по-прежнему было невдомек, достаточно ли этого для спасения души от адских мук.

Я подслушала перешептывания двух обывателей о том, что пара львов с улицы Леоне, обычно столь миролюбивых, прошлой ночью жестоко перегрызлась друг с другом, да так, что насмерть. А накануне того случая одна женщина лишилась разума прямо на мессе в Санта-Мария-Новелла, она вопила на всю церковь, спасаясь от привидения — разъяренного быка с огненными рогами. Поговаривали, что в городе объявились волчицы-оборотни, которые воют по ночам. И это были далеко не все зловещие предзнаменования.

На улицах разворачивалась непонятная и недобрая активность. Монахи непрерывным потоком сновали от ворот монастыря Сан-Марко к главному входу во дворец Медичи, по-видимому никем не охраняемому. Они с чрезвычайным оживлением перетаскивали оттуда стопки книг. У одного из монахов я заметила томик трагедий Софокла — раритет девятого столетия, который Лоренцо с гордостью показывал мне, когда я впервые посетила их дом. Сердце у меня упало.

Я беспрепятственно проникла во внутренний дворик, заполненный церковниками в бурых сутанах. На лестнице, ведущей на верхние этажи, и у двери в садик Медичи еще стояла немногочисленная стража. «Давида» Донателло прикрыли тряпкой — наверняка по велению Савонаролы. Я могла только догадываться, позаботился ли он таким образом о своих приспешниках, избавляя их от зрелища откровенной чувственности, или побоялся, что изваяние будет плотски возбуждать их?

Двери банка были наглухо заперты. Великолепная библиотека Лоренцо практически полностью опустела. Я подошла к знакомому стражнику с окаменелым лицом.

— Где вся семья? — спросила я.

— Они уехали в Кареджи, — безжизненным, под стать его глазам, голосом ответил он.

— Кто управляет делами?

— Пьеро. — Он вдруг болезненно скривился — Il Magnifico… Я молюсь за него, а вся эта мразь, — указал он взглядом на монахов Сан-Марко, — оскверняет дом, не дождавшись, пока он отойдет!

Я поняла, что должна ехать сей же час.