Сиреневая драма, или Комната смеха

(любовной же), о пролитых слёзках, о девственности, о безосновательной и

основательной тоске, о сердечном признании, об отказе и о: «люблю, да не

вижу»1.Маргаритки изысканно, загадочно и, как в настоящем театре,

надломлено переступали порог крохотными ножками; незабудки, фиалки,

гвоздики, с развевающимися за ними газовыми шарфиками всех цветов и

оттенков, шарфиками, которые тоже были не просто так, но которые тоже были

обращены к избранным кавалерам и тоже указывали на страстные желании, на

устремлённую верность, на целования, на свидания, на надежду, а то и

упрекали, сомневались и говорили: «довольно, хватит! »2; что же касается

1Из «Письмовника» Николая Гавриловича Курганова (1769 г.) «Роспись о мушках». Может кому-то будет

интересно узнать о значениях тайного языка мушек, так называемого «языка любви»:

Среди правой щеки – дева.

Среди лба – знак любви.

Промеж бровей – соединение любви.

Над правою бровью – объявление печали.

Над левою бровью – честь.

На висках – болезнь, или простота.

На правой стороне брады – смирение.

Посреди носа – злобство.

На конце носа – одному отказ.

Под носом – вертопрашество.

На правом усе – сердечная жалость.

Под бровью – люблю, да не вижу.

Под левым глазом – слёзы.

Среди левой щеки – радость.

Под левой щекой – горячество.

Среди губы – прелесть.

Из другого источника добавляю, что верхом неприличия считалось, когда мушек было больше трёх.

2Значения тайного языка цвета шарфиков и платочков:

Померанцевый – радость,

Маково-красный – желание,

Чёрный – печаль,

Тёмно-зелёный – верность,

Голубой – постоянство,

19

ветрениц – они без всяких особых приспособлений, лишь только подведя

сурьмой глаза, а усьмой брови…

Усьмой брови подведу,

Подведу глаза сурьмой,

За тобой я не пойду,

Сам пойдёшь за мной!

…и покачивая бело-жёлтыми кринолинами, сводили с ума молодых людей,

которые не сводили с них восхищённых глаз и предлагали им свои

всевозможные услуги.

Пасторальные мотивчики вместе с Allegro ma non troppo1(«Пробуждение

бодрых чувств по прибытии в село»2) подошли к концу, поздравив, таким

образом, прибывших с прибытием и окончательно пробудив и взбодрив чувства,

и приуготовив их к последующим актам. На кончике последней тоники (ах,

если бы это была си бемоль!3) дамы и кавалеры, разбившись парами, замерли

друг перед другом (кавалеры, откинув гордые головки чуть назад, одну руку,

согнутую в локте, поместив, при этом, за спину, а второй прикасаясь к кончикам

прозрачных пальчиков присевшей в грациозном книксенхене, опустившей глаза

долу барышни), замерли друг перед другом, образовав уходящую анфиладой

вдаль пестрейшую и ароматнейшую клумбу, и готовы были по первому же

сигналу начать танец.

… и танец начался.

… из репродуктора затомил и зашёлся такой гобой с валторнами,

кларнетами и флейтами, что тут же, сейчас же, хотелось растаять, раствориться,

превратиться самой в мелодию, чтоб окутывать, чтоб обхватывать,

обволакивать, оцеплять, опьянять, покрывать, зазывать, завлекать, развращать,

растлевать, раз… (расставьте сами, как говорит В.В. Набоков).

Клумба всколыхнулась…

Лиза почувствовала вдруг, сама увидела себя вдруг цветком.

Каким цветком?

А какие цветки растут в соблазнительных картинах маэстро Сандро

Боттичелли? Какие цветки источает из груди земная его Флорида, когда её

обнимает и целует зелёный от вожделения небесный Зефир? Самые красивые,

свежие и самые нежные… ни пионы, ни георгины, ни васильки, ни лютики, а

цветки!

«Во мне, – говорила себе очарованная Лиза, – во мне есть всё от всех цветков

мира! Я пылкая, как гвоздика, я смелая, как пион, я, как мак – вдохнув моих

ароматов, забудешь всё на свете – все, что до меня было; я звонкая, как лилия,

Светло-зелёный – надежда,

Коричнево-жёлтый – свидание и целование,

Жёлтый – сомнение,

Осиновый с песочным – «всего хватает».

1Первая часть «Пасторальной симфонии»(быстро, но не очень (итал.)).

2Так называется первая часть «Пасторальной симфонии».

3Любимая тональность автора.

20

коварная, как лотос, душистая, как дикая мята, я обворожительная и легкая, как

омела, зато и любопытная, как она, и болтливая, как колокольчик, я горькая, как

полынь, терпкая, как тёрн, застенчивая, как красавка… как магнолия я – первая

из первых. Ты похитил меня, фиолетовый герой, скромную и сказал: «Навсегда

будь ты богиней цветов! »1 Как же богиня всех цветков может быть похожа на

один какой-то цветок?»

Ах! Оле-ой! Оле-ай! Оле-э!

Клумба всколыхнулась… неистовый, ещё заточённый аромат, ещё только

подёрнутые желанием веки, ещё только спелёнатая, но уже губчатая жажда

(коварная очковая лента, разомлевшая от жары солнца, но уже снова охваченная

тоской жалить и убивать) зардела; заалела – ещё волооко; запламенела – чуть

ещё только; ещё не наступил час её откровенных откровений и страстных

страстей, ещё просыпалась она наружу намёками, непрозрачными ещё

смыслами, ещё созрели лишь недосказанности: вокруг да около, сходились

жеманно, томно и сладко расходились, приседали, кланялись, глядя из под

ресниц: шассе, жете, ассамбле, па-де-баск, па-де-бурре, па-де-зефир…

– …бедный Коко…

– … праздный Мур…