Сирены Амая

Ева зловеще улыбнулась, хотя предпочла бы грохнуться в хвою и рыдать, пока со слезами не выйдет сама память.

– Потому что отныне, – произнесла она осторожно, – женщины под защитой Саргула, облачного демона.

Толпа изумленно и возмущенно загалдела.

– Я подарила Амаю часть себя! Эту самую! – прокричала Ева, потрясая «ампутированным сегментом», с которого сорвалась темно-багровая капля. Возможно, последняя. Девушка рассмеялась сквозь рыдания. – Но он отказался ее касаться, потому что пришел Саргул и сказал…

У всех перехватило дыхание. Никто и никогда не слышал подобной ереси. Более того, говорила женщина с материка, где, как известно, правил облачный демон. На обезображенных лицах застыло мучительное выражение, отражавшее один и тот же вопрос: «Что? Что сказал Саргул?»

И Ева с наслаждением выдохнула:

– И Саргул сказал… да убьет женщина земных владык и мужей, что им служат!

Это было нелогично и, чего уж там, не особо стройно. Говоря это, Ева попросту желала отыграться за боль и утрату достоинства, которое смешали с дерьмом эти полоумные. А еще она рассчитывала таким образом посеять семена сомнения в умах этих уродов. Сделать что угодно, лишь бы спокойно убраться отсюда.

Ева и не предполагала, что сумеет нащупать и поджечь чертовски короткий фитиль, подведенный к коллективному разуму женской половины общины.

Первой начала действовать Санна, кухарка. Именно ее подъем из колодца наблюдала группа этим утром. Ева не узнала ее в одежде, как и не знала того, что Санна испытывает ужасные боли во время близости. Возможно, настоящие гинекологи сумели бы выяснить, в чем тут дело, но на острове им неоткуда было взяться.

Санна покрепче зажала в кулаке нож, предназначенный для обрезки наростов на копытах овец, и полоснула им по лицу Димитрия. Копытный нож имел обоюдоострое лезвие, напоминавшее короткий, загнутый на конце стальной палец. И «палец» вчистую снял кожу с надбровной дуги, стукнув по кости, и пошел дальше, завивая кровавой стружкой мякоть со скулы и верхнюю губу.

Димитрий истошно заорал, хватаясь за лицо, которое внезапно сделалось горячим и влажным. Он и помыслить не мог, что причиной атаки был его утренний визит в Яму Ягнения, когда он получал удовольствие, а Санна задыхалась от боли.

Пока остальные пытались понять, что происходит, Санна напала еще на троих. Тоже мужчин. Теперь не имело значения, кто и когда к ней спускался. Пусть нож заберет их пыхтящие лица и наделает из них бабочек. Маленьких кровавых бабочек, которые уже никогда не сложатся в довольный оскал.

Ева глупо заулыбалась, наблюдая невероятное, но прогнозируемое явление.

Часть женщин, пусть и меньшая, тоже выставила счета по старым обидам. К ним присоединились экотаоны, и потасовка из крохотной переросла в жестокую. Мужчины толком и не оборонялись. Лишь с широко раскрытыми от страха глазами принимали удары да орали, когда тот или иной инструмент жалил их.

– Это мощь Саргула? – услышала Ева за спиной благоговейный шепот. Обернулась.

Марьятта. Она не кинулась в драку вместе с остальными экотаонами, хотя ее глаза и светились от ярости и слез.

Ева задумалась над вопросом.

Да, можно жить среди безумцев, но таковым никто не рождается. И даже ребенок, воспитанный зверьми, рано или поздно задастся вопросом, почему животные так поступают и можно ли иначе.

Сатанизм сам по себе напоминал монолитную плиту, которую невозможно разломать об колено. Но только не в том случае, когда люди оторваны от мира, изолированы. Сатанизм, как бы цинично это ни звучало, предлагает свободу. Здесь же, на Сиренах Амая, существовало патриархальное общество, чуть ли не первобытное.

А история, как и религия, не знала случаев, когда люди, уставшие терпеть, не пытались бы найти спичку, чтобы спалить все, что их окружает.

Можно подчиняться богам и творить кровавые бесчинства над чужаками или над собой, но роль покорного животного никогда не будет принята человеческой натурой, какого бы пола она ни была.

– Да, – наконец ответила Ева. – Да, это мощь Саргула.

Ее переполнял восторг космического масштаба.

Остров откусил от нее кусочек, но остальное она ни за что не отдаст.

3

Родись Дохлый Твитти на материке, он бы непременно услышал такие слова, как «инвалид» и «гидроцефалия»[14]. А услышь их – не понял бы и половины из тех пространных объяснений, что обычно сопровождают подобные слова.

Дело было в его огромной, заполненной водой голове. Зато волосы на ней росли на загляденье. Здоровые и ярко-рыжие, они совсем не походили на волосы других членов общины. Дохлый Твитти невероятно гордился этой копной растительности на голове.

Был ли он несчастлив? Возможно, где-то в глубине души. Где-то очень и очень глубоко. Никто не заставлял его ползти в поле и там ковырять камни, или по-пластунски носить воду, или яйцеголовым ужом извиваться у печи. Ничего такого, нет. Дохлый Твитти изготавливал факелы и потому без лишних помех мог оставаться собой – хилым подростком, походившим в глазах стороннего наблюдателя на пришельца с большой головой, пересадившего себе в череп мозги всего экипажа.