Сири с любовью. История необычной дружбы

Когда я читала Гасу лекцию о разнице между частной и общественной обстановкой, о том, что мы не можем так вести себя на публике, он отвечал: «Но я просто так сильно люблю тебя, мамочка». Попробуйте на это что-нибудь возразить.

Я уговаривала себя, что мне повезло. На самом деле так и было. До 80 процентов всех детей с расстройствами спектра страдают серьезными расстройствами сна. Иногда причины понятны – например, эпилепсия или лекарственные средства, которые нарушают сон. Но не всегда всё так очевидно. Дети, более чувствительные к сенсорным стимулам, не обладают способностью фильтровать уличный шум, или, если вы живете за городом, сверчков, сов, или… собственно, вообще ничего. Это тоже теория, которая включает гормон мелатонин, в обычных условиях регулирующий цикл сна-бодрствования. Чтобы выработать мелатонин, организму нужна аминокислота под названием триптофан. Как показали исследования, у детей с аутизмом уровень этой аминокислоты либо значительно выше, либо ниже нормы. Обычно уровень мелатонина повышается в темноте (ночью) и падает под действием дневного освещения. В некоторых исследованиях было показано, что у детей с аутизмом мелатонин не высвобождается в правильное время суток, вместо этого у них повышается уровень мелатонина днем и снижается ночью – что, естественно, вызывает хаос в цикле сна-бодрствования.

Но мне повезло, потому что Гас нормально спал – когда находился поблизости от меня.

Прошли годы. Я твердо говорила себе, что девять – крайний возраст, когда позволено спать в мамочкиной кровати. Десять. Одиннадцать, не больше. Двенадцать, слушайте, он выглядит как восьмилетний, все не так плохо. Тринадцать, Гас выглядит на девять, хотя уже просматривается тонкая ниточка усов.

Генри не мог поверить в мою мягкотелость. Но по ночам я слаба. Я напоминала Генри, как он, маленький, приходил ко мне в комнату поздно ночью. Я напоминала, как ему было четыре года и он врывался ко мне в три часа утра с воплями: «НЕНАВИЖУ КИТОВ!» Почему китов? Поначалу я пыталась объяснять, какие киты умные и безобидные и как они полезны для экосистемы. Это продолжалось секунд тридцать. Потом, поскольку Генри продолжал вопить, я меняла тактику: «Ты абсолютно прав, кит собирается ворваться в этот дом и съесть тебя, если ты не отправишься спать немедленно».

Но Генри не покупался на мои объяснения. Почему я просто не запирала дверь? Он был прав. Многие годы я не могла заставить себя запереть дверь от Гаса. Наконец я это сделала. Но Гас лежал в ожидании. Посетив ванную комнату, я возвращалась к маленькому человечку, развалившемуся в моей кровати. Потом, в три утра, стук в дверь: тихий, но неотступный.

Все больше страдая от недосыпания, я хотела только вернуться в свою кровать. Но Гас тоже хотел этого: вернуться в мою кровать.

Я пыталась объяснять: «Милый, ты понимаешь, никто из нас не выспится как следует, если ты будешь здесь». «Все нормально, мамочка. Рядом с тобой я отлично высыпаюсь». (Понимание точки зрения другого человека все еще не его сильная сторона.)

Я пыталась стыдить: «Гас, большие мальчики так не делают. Разве твои друзья спят в кровати с мамочками?» Гас в ответ молчит, криво усмехается. Он признает мою правоту, но это ничего не значит.

Как часто ночью я думала, что он крепко заперт, и открывала глаза, чтобы упереться взглядом в его глаза, темные, прозрачные, в двух дюймах от моих. Гас улыбался. Донельзя доброжелательный, он словно был героем фильма ужасов. «Боже, Гас, что ты делаешь?» Он никогда не понимал, почему я так расстраиваюсь. «Мне просто нравятся звуки, которые ты издаешь, мамочка». Потом я решила потратить деньги на решение проблемы. Я облазила Амазон в поисках устройства для воспроизведения белого шума, которое включало, помимо шума волн и шороха дождя, звук легкого храпа, исходящего от женщины средних лет. Ну или вообще исходящего от кого-нибудь. Такого устройства не существовало, а ведь оно могло стать моей Идеей на миллион долларов.

Следующая мысль: матрас. Я купила матрас для Гаса одиннадцать лет назад, когда ему было три года. По сравнению с моей мягкой и уютной кроватью его матрас был набит конским волосом. Гас всегда сопротивлялся чему-либо новому, но, казалось, воспринял эту идею. Матрас прибыл. Гас был доволен; он улегся, и я думаю, его слова можно передать только так: «Аааахххххх».

Примерно в четыре утра он проскользнул ко мне в кровать.