Но эта проблема с презервативом – это же дело весьма отдаленного будущего, не так ли? Я отложила эти мысли в сторону, как и мысли насчет того, следует ли Гасу становиться отцом. Прямо сейчас было бы неплохо, если бы мой глубоко любящий сын получил хотя бы элементарное представление о птичках и цветочках.
«Мама, ты знаешь, какой Гас. Это не произойдет само по себе, и папа не будет об этом говорить. Ты должна сделать что-нибудь».
Генри был прав.
Ни одна мать не думает, что ей придется учить детей сексу. Я имею в виду, не по-настоящему, не так, как вы могли бы научить их, скажем, использовать кредитную карту (поразительно, как быстро они схватывают
«Зачем, мамочка?» – спросил он.
«Затем, что твое тело меняется», – ответила я.
«Меняется в чем?» – спросил он в некоторой панике.
«Оно не превратится ни во что другое, просто тело растет, вскоре у тебя появятся гормоны, и…»
«Что такое гормоны?»
«Это такие химические вещества в организме, они помогут расти твоим мышцам и волосам у тебя на теле, и, хм, еще некоторые другие вещи изменятся тоже».
Гас подумал немного и сказал: «Так гормоны волшебные?»
Многие годы я гнала от себя мысли о подростковом возрасте и сексе, не только потому, что Гас был особым ребенком, но и по причине его увлеченности, которая уже сейчас казалась такой странной, и все это вместе создавало забавное впечатление. Например, с самого младенчества Гас любил ноги. Я имею в виду, по-настоящему сильно любил их. У Гаса ноги даже различались по полу: женские ноги назывались «ножульки», а мужские «ножищи». Гас никогда не делал ничего с сексуальной подоплекой на публике, но ноги разговаривали с ним – буквально. Они мяукали, или, вернее, мяукал он за них. Моя соседка и адвокат Джен, изящная, изысканная латиноамериканка с карамельной кожей и идеальным педикюром, носит огромные тяжелые башмаки двенадцатого размера. Войдя ко мне домой, она машинально сбрасывала обувь, и Гас тут же начинал ласкать ее ноги. «Ты думаешь, мы поощряем его?» – волнуясь, спросила я у Джен. На что она ответила: «Кого это, черт возьми, заботит? Посмотри, как он счастлив».
Постепенно Гас научился ограничивать свое обожание и просто смотрел на ноги или говорил комплименты ногам незнакомой женщины. Но для этого потребовалось немало времени. Первые десять лет его жизни я до ужаса боялась сезона сандалий. Когда Гасу было лет восемь, мы с ним как-то стояли на платформе метро, и он вдруг опустился на колени перед великолепной филиппинкой в спортивных сандалиях от Manolo и с идеальными персиковыми ногтями и начал мяукать. Она холодно посмотрела вниз и произнесла: «Ты мог бы для начала угостить меня ужином».
Я ненавижу делать педикюр – я вообще не люблю, когда кто-то трогает мои ноги, – но Гас был в таком восторге, что я сжала зубы и заставила себя. Я рассудила, что для ребенка, который неохотно принимает новые слова, педикюр обеспечит момент обучения: может быть, он и не узнает разницу между четвертаком и пенни, но благодаря интересу к пальцам моих ног он поймет различия между розовым, малиновым и пурпурным цветом. Я записала разговор перед сном, который мы вели однажды вечером, когда Генри и Гасу было девять.
ГАС: Мамочка, а мои новые няни, как их зовут?
Я: Блэр и Келли.
ГЕНРИ: Я должен буду пойти учиться на адвоката, если хочу получить высокую должность в правительстве, не так ли?
Я: Не обязательно, милый, но это здорово поможет.
ГАС: А новые няни дружелюбные?
ГЕНРИ: Какие виды права существуют?
ГАС: А няни умеют петь?
ГЕНРИ: А какой вид права имеет наибольшее значение?
ГАС: А у них красивые ножульки?
Обе няни оказались обладательницами симпатичных ножулек, так что после нескольких собеседований я выбрала ту, которая казалась вменяемой. Хотя, если бы у сумасшедшей и грубой няни оказался прекрасный педикюр, могла бы возникнуть проблема. Я решила, что любовь к ногам – своего рода безобидный фетишизм и что в лучшем случае Гас мог бы стать великолепным продавцом обуви, а в худшем он бы заболтал насмерть своих коллег по работе.