Сирокко меняет цвет снега

На первом уроке мы познакомились друг с другом. Моими сокурсниками оказались китаянка, румын, тунисец, испанка, два турка и монголка. Я записал их имена на слух, но не был уверен, что расслышал их верно. Занятия вели две немки – Инес, серьёзная дама около сорока с короткой стрижкой, и Хельга, приятная старушка без возраста. Три сокурсника выглядели старше меня – румын, тунисец и монголка. Это обрадовало меня больше всего и развеяло мучительное предположение, что я окажусь в компании зелёных студентов.

– Зачем вам немецкий? – спросила нас Инес под занавес первого занятия.

– Мне нужно сдать ДаФ4, – ответила испанка в зеленых очках-бабочках.

– И мне, – сказал турок.

– Мне тоже, – присоединился я за компанию, не имея ни малейшего понятия, что такое ДаФ.

Как выяснилось, почти всем сокурсникам был необходим этот тест на знание немецкого для поступления в высшие учебные заведения Германии. Только тунисец Набил учил язык для лучшей интеграции в стране. Он работал программистом в одной крупной компании и переехал вместе с семьей из Сфакса в Берлин полгода назад.

В конце занятия мы изучали график, на котором были изображены стадии эмигрантской жизни: вначале линия взлетала вверх – стадия эйфории от всего нового и интересного за границей, затем прямая стремительно летела вниз – разочарование и в крайних случаях депрессия, потом наступали адаптации и смирение – линия немного поднималась и выравнивалась. Сокурсники смотрели на рисунок и кивали. А меня не покидала мысль, что моя жизнь располагалась в других осях координат.

8

Я вернулся после курса немецкого в свою палату, которую должен был очень скоро покинуть. Нойман подыскал мне маленькую квартиру-студию на юге Берлина. Я мог заселиться туда уже на предстоящих выходных. Квартира располагалась на шестом этаже девятиэтажки, если считать по-русски. В немецком варианте нумерация начиналась со второго этажа, так что по берлинским меркам я должен был проживать на пятом этаже. Мне не терпелось покинуть стены крепости Ш. и наконец-то почувствовать себя свободным. Свободным от больничного запаха, бесконечных анализов, от пробуждений под крики сумасшедшего из дальней палаты. Свободным от прошлого и себя самого.

Поля написала мне пару раз. Нойман помогал с переводом. Мне пришлось попросить сестру рассказать Мартынову всю правду. Он, конечно же, согласился вести мои дела и дальше. Я рисковал навсегда потерять своих лучших клиентов, за которых боролся годами. Они не простят мне исчезновения.

И по-прежнему я не мог себя заставить открыть учебник по русскому на немецком, который мне выдал Нойман.

После обеда я сел за своё первое домашнее задание с курса немецкого и с головой нырнул в чужой язык. Такой трюк был мне хорошо известен: с таким же усердием я проглатывал учебные материалы в институте, забывая о безразличии отчима, скандалах дома, своих неудачных свиданиях и обо всём остальном мире, которому Дмитрий Погодин был малоинтересен. Я обещал себе, что как только получу диплом, всё изменится и я заживу на полную катушку. Но после диплома была аспирантура, а потом первые шаги по карьерной лестнице…

В палате было невыносимо душно. Смутные мысли рождались в голове, но тут же рассыпались, как металлические шарики. Наверно, я тоже умер. Нет, не этой летней ночью в Ш., а ещё там – в Пензе от инсульта. Я зажмурился и вновь открыл глаза. Я сидел на своей койке в берлинской клинике, и завтра ко мне должен был прийти психолог.

О чём мы будем говорить? О чём он будет меня спрашивать? Может быть, это вовсе и не психолог, а следователь? Да, они отправят ко мне следователя, и он будет меня допрашивать. Допрашивать и составлять список моих грехов. А потом меня станут судить. Да, это будет настоящий суд. Я должен буду защищаться. Но как? Что я могу сказать? Пару предложений на корявом немецком с акцентом?

Cуд всё стерпит. Даже моё бессвязное мычание.

Как же блестяще я умел говорить… Уверенно, пафосно, мощно. А как иначе в моей профессии? Своей речью я пробивал себе дорогу вперёд, выигрывал дела и блистал в глазах клиентов. Поначалу я брался за любое дело, потом стал выбирать, капризничать. Но всегда был ненасытен: я жаждал славы, денег, власти. В суде я становился полубогом, который всегда оказывался на полшага впереди.

Я был одним из лучших молодых адвокатов в городе. И всего добился сам. Пятнадцать лет упорного труда. Как всё начать заново? Сколько лет нужно, чтобы выучить русский с нуля? А что потом? В моей профессии столько терминов… На них ещё лет сто уйдёт. А здесь… Учить немецкие законы? С моим-то В2?