Сирота

– Сам сделал.

– Сам? А надоумил кто?

– Никто. Наблюдал за костром и задумался. Если бросить сухой листик в костер сверху, то оно, скорее всего туда не упадет. Его отнесет в сторону. А возможно и поднимет. Из чего я сделал вывод что от огня воздух почему-то идет вверх. А если идет вверх, то и увлекается за собой остальное. Если же дуть сильнее на костер, то он лучше разгорается. Вот я и подумал, что дуть может сам огонь. Попробовал. У меня получилось.

Афанасий покачал головой.

Протянул руку к лампе. Зажал дырочки в основании лампы. И огонек резко уменьшился. Отпустил. И он снова разгорелся ярким пламенем.

– Диво, – покачав головой он. Приметив, впрочем, что на лампе имелось несколько украшений в виде креста. Андрейка от греха подальше их сделал, чтобы никому в голову не приходило называть лампу бесовской поделкой. – С очагом тоже сам удумал?

– Чтобы без дыма?

– Да.

– Тоже сам.

– Дивно-дивно. – покивал Афанасий. – Повторить сможешь?

– Я не ремесленник, – достаточно строго произнес Андрейка. – То, что себе от безысходности сделал, не значит, что буду промышлять.

– Если я к тебе пришлю ремесленников, их обучишь?

– А какая мне с того выгода? Сам понимаешь, я это придумал и хотел бы за свою выдумку какую-любо пользу поиметь. Иначе не справедливо выходит.

– А что ты хочешь?

– Секрет лампы не велик. Начнешь делать и торг вести – сразу повторять начнут. Посему, мню, недурно было бы, чтобы Мать-церковь испросила у Государя нашего жалованную грамоту на их выделку. Чтобы никому больше такие лампы не мастерить для продажи. Хотя бы лет на двадцать. Мне же с того часть сотую хотелось бы.

– Всего сотую часть? А чего не десятую?

– На десятую Мать-церковь не согласиться.

– А если десятую часть от той сотой части?

– Тут уже я не соглашусь. А лампу уроню нечаянно и забуду, как сделал.

Афанасий посмотрел на Андрейку исподлобья. Но промолчал. Ему очень не понравился это ответ.

– Но давай об этом поговорим потом. Сначала займемся тем дело, ради чего ты приехал. – произнес Андрейка и взял с полки стеллажа два небольших туеска. – Вот. Что я и обещал. В каждом по две десятых гривенки ляпис-лазури.

Священник нервно сглотнул и открыл крышечки. Пошевелил в одном из них краску пальцем немного. Осторожно, прямо-таки трепетно стряхнул остатки порошка обратно. Вынул из сумы, что висела у него через плечо пять небольших, плотно набитых кошелька. И аккуратно уложил их на стол. В ряд.

Андрейка взял первый наугад. Развязал. И высыпал на ладонь монеты. Судя по всему – в каждом находилось по тысячи новгородок. Новеньких. Это наводило на мысли о том, что деньги ему прислали из Москвы. Есть над чем подумать. Потом…

Остальные кошельки он даже трогать не стал. Просто вернулся к стеллажу. Взял оттуда еще один туесок березовый. Только побольше. И поставил его перед отцом Афанасием.

– Что это?

– Еще краска. Тут примерно половина гривенки[34].

– Но у меня больше нет с собой денег. – как-то растерялся священник.

– А и не надо. Это мой вклад в дело Матери-церкви. Все что я сумел вспомнить и найти – все перед тобой отче. Эти деньги, кивнул он на кошельки, мне нужны, чтобы пройти верстание. А больше брать – лишнее. Да и глупо это.

– Глупо?

– У меня ведь от Агафона осталось семь рублей монетой. Ты еще пятьдесят привез. Итого пятьдесят семь. Ежели кто прознает – мне тут станет очень горячо жить. Зима холодная, а не замерзну. Если же и оставшееся продавать – на моей жизни совсем можно крест поставить. Как пить убьют. За меньшее убивали. А если я и эту краску решился продавать? Да ко мне половина Тулы решила бы заглянуть и ограбить.

– Поживи у меня, в Туле. Я платы за постой не возьму. После ТАКОГО вклада – совесть не позволит.

– Не могу.

– Почему?

– Я дал обет. Эта зима будет полна волков. И тех, что природные, и тех, что в обличье человека почему-то ходят. Отче, я ведь не пахарь и не гончар. Мне нужно уметь встречать лицом к лицу с волками. Любыми волками. Я должен пройти это испытание и вернуться в Тулу воином. Или не вернуться вовсе.

– А твои холопы знают, что их ждет?

– А ты думаешь, что они упражняются вместе со мной просто так? Делать им больше нечего? – грустно улыбнулся Андрейка.

– А лампа? Ведь если ты погибнешь, то…

– Я сделаю еще одну и закопаю ее под березой, что рядом с пепелищем отцовского дома. Если я сгину – просто забери ее покажи кому надо. Там несложно. Пусть просто повторяют.

– А печь?

– Там долго рассказывать. Лучше не связывайтесь. А еще лучше молись за меня. Мне твоя молитва отче очень поможет. Потому и отдаю тебе все, что у меня есть кроме самого необходимого.

Отец Афанасий кивнул. Серьезно и понимающе.

Несмотря на то, что человеком он был в какой-то мере циничным и достаточно умным, как по меркам эпохи. Но за рамки своего века он выпрыгнуть не мог. И был типичным носителем рационально-мистического мышления и насквозь религиозного мировоззрения. Поэтому такую мотивацию Андрейки он и понял, и принял.