Сиротка. Нежная душа

Каждое слово чудодейственным бальзамом проливалось на незримые раны в душе молодой женщины.

— Я долго смотрел на водопад, слушал, как он рокочет и жалуется, а потом вдруг понял, что он поет, радуясь, что сумел остаться свободным, не дав заключить себя в ледяные оковы. И душа моя очистилась. Я понял, что Господь щедро одарил меня, доверив мне тебя, потому что ты самая красивая женщина в этой стране, и самая добрая. А еще ты — певчая птичка, и мне стыдно за то, что я хотел посадить тебя в клетку. Разве обрезают крылья соловью?

— Тошан, Тошан, прошу тебя, не говори так, я тоже была неправа! — взмолилась молодая женщина. — Я перестала доверять тебе, я поступила вопреки здравому смыслу, проявив неуважение к тебе. Я думала, ты больше меня не любишь, а может, никогда и не любил.

Он крепко прижал ее к себе. Какое-то время они стояли так, слившись в одно целое, любуясь необычайным спектаклем, который разыгрывала перед ними морозная ночь. Пребывая в лоне этого спящего мира, этого сильнейшего холода, они черпали силы и надежду в перламутровом буйстве водопада. Ежедневные заботы, привычки, знаменательные даты, свойственные всем ошибки — грустная участь каждого человеческого существа — все это растворялось, разлеталось в осколки от соприкосновения с божественным великолепием водопада Уиатшуан, облаченного в наряд из снега и лунного света.

«Спасибо, Господи, спасибо! — повторяла Эрмин в глубине своего женского сердца. — Теперь я знаю, где мой путь, где мое счастье… Рядом с Тошаном, вдали от городов, в магическом круге лесов и быстротекущих вод…»

Они не могли разомкнуть объятия, словно околдованные. Белая сова покинула свое убежище на сосне и бесшумно пролетела у них над головами. И тут Тошан словно очнулся от сна.

— Эрмин, дорогая, нам пора возвращаться. Но я не мог попросить у тебя прощения в другом месте, только здесь. А теперь все хорошо, и наши горести позади.

— Да, это правда, я чувствую себя так, словно родилась заново. И мне уже не страшно.

По-прежнему прижимаясь друг к другу, они пошли к поселку. Молодая женщина ощущала тепло, передающееся ей от тела супруга, и это было удивительно.

— Тошан, я ждала ребенка, — сказала она, и голос ее не дрогнул. — Я хотела сказать тебе в эту субботу, но я потеряла его. Наверняка из-за этой глупой поездки. Я могла бы соврать тебе, но не буду. Мне было очень плохо, Мирей за мной ухаживала. Мама заверила меня, что с женщинами такое случается часто. Но я хочу еще ребенка, и как можно скорее. Твоего ребенка, которого я буду любить так же сильно, как Мукки. Наши дети будут расти там, где ты захочешь. Я благодарна тебе за то, что ты привез меня в Валь-Жальбер — повидать мать и друзей, но я была счастлива и там, в хижине, где ты вырос.

Однако ее супруг заволновался не на шутку.

— Одна из моих двоюродных сестер умерла от выкидыша, — сказал он. — И при этом она была дома! Эрмин, что, если бы я вернулся домой сегодня утром и застал тебя умирающей? Страшно даже подумать об этом!

Тошан остановился возле одного из фабричных складов. Он взял лицо жены в ладони.

— Не сожалей об этом ребенке, мне следовало бы быть рядом с тобой. И не плачь. У нас еще будут дети, и их смех в глубине леса будет звучать, как наилучшая музыка!

— Любовь моя, наконец-то ты снова со мной, — пробормотала Эрмин. — Мой Тошан-поэт, мой благородный Тошан, который умеет прощать и очаровывать меня! О, как я счастлива!

Наконец их губы слились в долгом страстном поцелуе. Дюк, следовавший за ними по пятам, как тень, залаял. В ночи послышались крики. Мужские голоса по очереди повторяли их имена. Приблизились Симон и Арман.

— А вот и наши влюбленные! — воскликнул старший из братьев Маруа. — Мадам Лора волнуется. А еще в доме умирает от голода младенец, который своим криком не дает спать всему региону Лак-Сен-Жан! На дворе минус тридцать, неужели вы не почувствовали?

— Нисколько! — ответила Эрмин, сияющая, несмотря на смущение.

Четверо молодых людей пошли по бесконечно длинной улице Сен-Жорж. Опустевший поселок тонул в лунном свете, и за серыми окнами домов не горел свет. И все же они пребывали в прекрасном расположении духа и, как дети, держались за руки.

«Все-таки жизнь прекрасна! — думала Эрмин. — Моя река сотворила чудо: она вернула мне Тошана, того, кого мое сердце избрало, когда мне было всего четырнадцать. И ради этого чуда я готова на любые жертвы. Прощай, карьера, прощайте, театральные сцены и костюмы! Я больше не стану петь. Ну, разве только колыбельные своим детям…»

Она первой поднялась на крыльцо. В доме матери ворчали печи, из окон струился золотистый свет. Лора, заплаканная, истерзанная тревогой, открыла дверь. У нее за спиной стояла Шарлотта, прижимая к груди испускающий пронзительные крики сверток.

— Мукки, бедный мой сыночек! — воскликнула молодая мать, принимая у девочки ребенка.

Мирей пришла сказать, что приготовила теплое вино с корицей и испекла оладьи. Обрадованная тем, что все волнения дня позади, она увела Симона, Армана и Тошана с собой в кухню.