Сиротская Ойкумена

Насколько можно было понять, какие-то люди сидели в бурьяне и палили в сторону фермы одиночными. Но прицел ими был взят слишком высокий, и первые пули только дробили черепицу, ее осколки сыпались на двор. Сообразив, стрелявшие взяли ниже и стали бить уже короткими очередями, стараясь наугад попасть в темные окна, откуда полетели женские крики вперемешку со звуками бьющегося вдребезги стекла.

В ответ нападавшим на крыше прокашлялся и тяжко застучал пулемет. Крупной дрожью затряслись потолок и стены, посыпалась штукатурка, а стеклянные кристаллы начали подпрыгивать на подоконнике. Отработанные гильзы катились с крыши и звонко стучали в асфальт.

Ни черта не соображая спросонья, Постников сорвался с панцирной кровати и почти на четвереньках вылетел в ночь. Там было опасно. Сквозь оглушительную пулеметную стрельбу прорезалась визгливая ругань, прерываемая короткими автоматными очередями с обеих сторон. Хаттабовы абреки, похоже, лупили куда попало – трассеры неслись во все стороны, и находиться на дворе было абсолютно немыслимо. Плохо различимые в темноте заросли кукурузы будто выскакивали под трассерные светляки и снова прятались в черноте. Прожектор не работал, но с крыши запустили осветительную ракету, и она, змеино зашипев, унеслась высоко, повисла там и где-то с минуту заливала окрестности мертвым светом. Как только ракета погасла, стрельба тоже понемногу унялась. Но ненадолго – через самое короткое время сверкнуло уже во дворе, совсем рядом, и грохнуло так, что у Постникова заложило уши.

Он сидел на корточках и ошалело встряхивал оглохшей головой, когда Леон с перекошенным белым лицом обрушился на него из темноты лицом и едва не выбил ему глаз стволом ружья. Леон крикнул, что гады подползли совсем близко и закидывают ферму гранатами.

– Дуй в подвал! – прохрипел его надсаженный голос, разрываемый на части щелчками пулеметного стаккато. – Да не дрыхни – подстрелят!

Постников пополз вслед за его вилявшим по асфальту задом, затем кто-то грубо ухватил его за шкирку и швырнул в подвальную дверь. Позади нее уходила в черноту бетонная лестница. Леон, скатившись за Постниковым в подземелье, наступил на руку одноглазого, сидевшего на полу.

– Куда прешь, слепошарый ублюдок! – взвизгнул отдавленный и выругался длинно и грязно.

В глубине каземата скупо цедила свет керосиновая лампа, привернутая до минимального пламени, и шарахались по стенам и потолку ломаные тени. Тесный подвал служил хранилищем старой мебели. Здесь оказались все, кто не мог стрелять, если не считать Леона, неразлучного со своим подконвойным.

Прилетела в стену новая автоматная очередь, и одна из пуль ударила в стальную подвальную дверь. Звук был такой, как будто по металлу с размаху врезали молотком.

– Что ж это такое? – ошалело вопрошала Магда. – Они ведь нас всех убьют?

– Да кому ты нужна, старуха! – отозвался отдавленный Леоном одноглазый.

– Козел! – заорала Магда, задыхаясь и оттягивая воротник блузы, – Без тебя тошно!

– Башку! Башку спрячь, придурок! Не слышишь – пристрелялись! – набросился одноглазый на Леона – тот пытался разглядеть происходящее в ночи сквозь грязное окно величиной с почтовый конверт. Леон ответил, чтобы одноглазый отправлялся по известному адресу, открыл окно и прислушался, подняв руку, чтобы все замолчали.

Оказалось, что снаружи стало тихо. В оконный проем потянуло ночной свежестью, густо приправленной пороховыми газами.

Магда в отчаянии металась по крохотному пятачку среди старых шкафов и причитала:

– Не могу я… Нельзя мне в подвале – я же с ума сойду, нельзя так, невозможно!

– Замолчи! Да заткните же ее – и без того тяжко! – крикнул Леон, напряженно вслушиваясь у окна.

Девушка из кухонных помощниц дала воды, Магда уселась на пол и принялась всхлипывать, спрятав толстое лицо в ладонях.

– Дело с ней ясное: клаустрофобия, – сказал одноглазый. – Да поскорей бы уж, или всем каюк, или на свежий воздух…

– Да заткнись ты! Совсем ничего не слыхать… притихло вроде? – с сомнением говорил Леон, сунув ухо в отдушину.

В подвале установилась измученная тишина, нарушаемая изредка шепотом, скрипами и шорохами. Дважды с часовым промежутком в окно вливался холодный свет ракеты, и лица людей в нем казались мертвенно-бледными и осунувшимися, как у мертвецов.

Прошло порядочное время, прежде чем послышались окрики во дворе, в дверь постучали и сказали «выбирайтесь», Постников вышел во двор, где уже помалу занималась бледная заря.

– Ох ты… – только и сказал Леон. Ошалевшие после подвала люди потерянно бродили по искромсанному подворью, но охрана вела себя куда более собранно – на крыше и вокруг фермы уже заняли места бойцы, и каждый пожирал глазами отведенный ему сектор.

Стало ясно, что фермерский дом и остальные постройки особо не пострадали, и пожара, к счастью, тоже не случилось. Но немало было выбито стекол, снесен забор и взрывом самодельной гранаты полностью уничтожена обеденная веранда. Под ногами хрустели стекло и черепица, торчали щепки и осколки кирпичей.