Ей страшно хотелось во всем признаться, но разве она могла это сделать? Это было бы несправедливо, несправедливо и жестоко – обрушить на плечи матери Джуди еще и
– Как мог Артур сделать с ней такое? Клара, как он мог?!
Внизу в каждой из комнат все подходящие поверхности были заняты коробками с визитками и открытками с выражением соболезнований – на боковом столе, на подоконнике, на полке над камином. Джуди-учительница, в сердце которой было столько любви к детям, и своих учеников, должно быть, научила любить ближних. Клара бродила по дому, и от ее шагов визитки вздрагивали и трепетали, словно пытаясь что-то сказать, и она бережно брала их одну за другой и снова клала на место.
И милые детские рисунки. Восход солнца. Звезды. Деревья. Замки из песка. Счастливые лица. Дети, поедающие мороженое. Идеальные домики с зеленой травой и синим небом, а рядом улыбающееся семейство в стиле «палка-палка-огуречик». В общем, все именно так, как всегда хотелось Джуди.
Глава сорок девятая
Ни на следующий день, ни через день Айвор ни разу на глаза Кларе не попался. Зато Анита принесла ей гуляш, щедро сдобренный специями, и этого гуляша ей вполне должно было хватить еще на пару дней. Неизбежно явились воспоминания о тех тяжких неделях после гибели Майкла, когда Клара выжила только благодаря бесконечной заботе и доброте Джуди, и понимание этого уже само по себе было мучительно больно.
Когда же Айвор все-таки заглянул к ней, то держался необычайно официально и как пришпиленный торчал в дверном проеме, а в дом так и не вошел. И это снова напомнило Кларе о том печальном периоде, когда люди, узнав, что она только что потеряла любимого человека, сразу же становились какими-то нервными, неуверенными, словно она невольно перешла границу и оказалась на некой иной, запретной для них территории, и отныне все их взаимоотношения обречены на взаимное непонимание. Как если бы им, например, казалось, что она никогда в жизни больше не засмеется. Клара и предположить не могла, что и Айвор способен так себя вести. И особенно это было странно после тех долгих и крепких объятий. Хотя сейчас и ей самой мысль о том, чтобы обнять или поцеловать Айвора, представлялась совершенно абсурдной, что тоже было очень странно.
Айвор, словно извиняясь за вторжение, сказал, что зашел просто проверить, как она, а потом прибавил, что страшно занят и завтра его весь день не будет дома, но пусть она не волнуется.
Розовые розы, присланные мисс Бриджес, очень украсили кухню, там даже стало как-то светлее, но любоваться ими кроме самой Клары было больше некому, никто к ней не заходил, а поскольку телефона в Грейдже по-прежнему не было, никто даже позвонить ей не мог. И Клара вдруг обнаружила, что кружит по дому в полной растерянности; без детей Грейндж словно стал раза в два просторней, а сама она как бы съежилась. В саду она чувствовала себя еще хуже – толстой и неуклюжей вроде дирижабля «Гинденбург», и лишь дети удерживали ее на земле подобно якорю, и все равно она была готова уплыть вдаль и вспыхнуть, вся охваченная пламенем.
В день рассмотрения ее дела в суде Клару с самого утра, с первых же минут после пробуждения, терзали нехорошие предчувствия. Весьма неудачным оказалось и решение доесть на завтрак остатки гуляша: очень скоро ей захотелось пить, да так, что во рту пересохло, а в животе начало как-то подозрительно булькать. Не хватало еще, чтобы во время заседания члены Совета услышали, как у нее громко бурчит в животе!
Она понимала, что покинет «Шиллинг Грейндж» раньше, чем дети вернутся, и жалела, что не попрощалась с ними как следует. Когда уезжала сестра Юнис – а она мигом собралась и уехала, ни с кем не попрощавшись, – Кларе ее поступок показался жестоким. Но ведь получится, что и сама она поступила не лучше.
И потом, она понятия не имела, куда ей направиться. Она снова оказалась бездомной, и на этот раз у нее уже не было ни отцовского дома, ни Джуди, которая могла бы ее приютить. Ей попросту некуда было идти.
Она вновь вернулась к тому, что для нее «дальше прохода нет».