Сироты на продажу

— Удивительно, что он нашел тебя после стольких лет, — произнесла миссис Хадсон, когда он ушел.

— И правда, — согласилась Пия.

— Видимо, ты ему небезразлична.

Пия не знала, что сказать, и кивнула; по щекам у нее разлился румянец.

— Я буду наверху в комнате девочек с Купером, — сказала миссис Хадсон. — Но потом ты мне все расскажешь. — Она усмехнулась, снова подмигнула Пии и вышла из кухни.

Пока Финн принимал ванну и одевался, девушка отнесла на подносе в гостиную серебряный молочник и две чайные чашки, после чего уселась в кресло у камина, раздумывая о словах Финна. Все эти годы она терялась в догадках, действительно ли он сбежал из приюта Святого Викентия или случилось что-то другое. Пока Пия не увидела Финна на крыльце дома, она не отдавала себе отчета, насколько сердится на него, пусть даже не зная настоящего положения вещей. Пожалуй, ей не верилось, что монахини сумеют заставить его поступить против воли. Нужно было смотреть на вещи реальнее. Финн никогда не бросил бы ее. И миссис Хадсон права: поразительно, что он нашел ее после стольких лет. Наверно, это неспроста.

Внезапно Пия вспомнила, что попала под дождь и, скорее всего, выглядит не лучше мокрой курицы. Она поскорее посмотрелась в зеркало, пригладила дрожащими руками влажные волосы и заправила непослушные пряди за уши. Интересно, какой увидел ее Финн? Счел ли привлекательной? В свои девятнадцать лет она стала очень похожа на мутти: тонкий нос, изогнутые брови и кобальтово-синие глаза. Ей это нравилось — с ее точки зрения, мама была самой красивой женщиной на свете, — но чужого мнения Пия никогда не спрашивала. Когда они с Финном были детьми, ее не заботила собственная внешность. Что же изменилось сейчас? Пия скорчила гримаску своему отражению и снова села в кресло, ругая себя за глупые мысли. Они всего лишь друзья. Возможно, Финн уже женат.

Через некоторое время Финн вошел в гостиную в чистой рубашке, жилете и брюках; волосы были тщательно зачесаны назад, щеки порозовели после бритья. Пия глянула на него, быстро отвела взгляд и начала разливать чай. Впервые она заметила его точеную челюсть и выразительные скулы, красивый ореховый оттенок добрых глаз. Ее лучший друг вырос и стал привлекательным парнем. Пожалуй, ей тоже стоило переодеться в сухое платье.

Не отрывая взгляда от подноса, чтобы спрятать пылающее лицо, она продолжила разговор:

— Значит, ты приехал в Айову, и тебя никто не встретил. И что было потом? Что ты делал дальше?

Финн сел в кресло напротив и вздохнул. Пия гадала, вызван ли его вздох удовольствием от теплой ванны и чистой одежды, или ее вопрос возродил печальные воспоминания. Видимо, и то и другое.

— Выживал как мог, — проговорил он, — вот что я делал. Нашел работу на ферме и копил деньги, пока не собрал достаточную сумму, чтобы вернуться в Филли. И сразу пошел в приют Святого Викентия искать тебя.

Пия протянула ему чашку чая, надеясь, что он не замечает румянца у нее на щеках.

— Кто сказал тебе, где я?

— Мать Джо. Она вспомнила меня, когда я пожаловался, что проклятая медсестра, посадившая меня на поезд, наврала, будто меня ждут в Айове.

Пия, потянувшись было к чашке, замерла.

— Какая медсестра?

— Помнишь, когда нас, мальчишек, выстроили в рекреации, и та сестра выбрала Кафку и Герхарда с братцем?

У Пии заколотилось сердце. Финн говорил о сестре Уоллис. Она кивнула.

— Ну так вот, позже вечером сестра Эрнестина отвела меня в кабинет к матери Джо, и там меня ждала эта медсестра.

Девушка затаила дыхание.

— Сестра Уоллис.

Финн отхлебнул чаю и поставил чашку на поднос.

— Не-а. Бернис Гроувс.

Пия в растерянности потрясла головой.

— Ты о чем? Кафку и Герхарда забрала сестра Уоллис.

— Нет, ее звали по-другому.

— Это именно она. Я знаю сестру Уоллис. Она приходила тогда в приют. Ты, наверно, путаешь.

Финн упрямо сдвинул брови.

— Ничего подобного.

— Да точно.

— Разве ты не помнишь Бернис? Она жила через две квартиры от нас, гнусная бабенка. Мы с братьями прозвали ее Бернис Фу-ты-ну-ты: она обзывала нас грязными ирландцами и насмехалась над акцентом моей матери.

Пия покачала головой и взяла свою чашку.

— Нет, я ее не помню.

— Да как же ты могла забыть? Она еще устроила скандал твоей маме, будто бы твой отец украл работу у ее папаши и тот откинул копыта.

Пия снова покачала головой, все больше недоумевая. Почему Финн твердит об этой Бернис? Какое она имеет отношение к этой истории?

— Меня при том разговоре не было. Я только потом услышала о скандале, но не имела понятия, с кем разговаривала мама.

— Хочешь сказать, ты не признала Бернис, когда она заявилась в приют в форме медсестры? Я-то сразу ее вычислил и сообразил, что никакая она не медсестра. И она тоже меня узнала. Сажая меня на поезд, она бубнила, что очищает город от швали и иммигрантов. Но, сдается мне, она просто боялась, что я расскажу монахиням про ее вранье.