Сироты вечности

Я прохожу мимо, игнорируя периодические несильные потягивания за рукав. Последний вопрос раздается, когда я сворачиваю на Патпонг-Два. Ночной район делится на три части: Патпонг-Один обслуживает стритов, Патпонг-Два обеспечивает удовольствиями и стритов, и геев, Патпонг-Три – только геев. И все же бо́льшая часть шоу на Патпонге-Два ориентирована на гетеросексуалов, хотя в любом баре улыбающихся мальчиков не меньше, чем девушек.

Я останавливаюсь у бара под названием «Восхитительные пуси». Однорукий человечек с синим от неонового света лицом делает ко мне шаг и протягивает длинную пластиковую карточку.

– Пуси-меню? – говорит он голосом первоклассного метрдотеля.

Я беру неопрятную полоску пластика и читаю:

Пуси бананы
Пуси кока-кола
Пуси зубочистки
Пуси с бритвенными лезвиями
Курящие пуси

Кивая, я вхожу в клуб. Однорукий метр подскакивает ко мне и забирает карточку.

Клуб маленький и прокуренный, четыре барные стойки квадратом ограждают грубо сколоченную сцену. На ней девушка лет шестнадцати-семнадцати стоит, изогнувшись назад так, что ее макушка почти касается шершавых досок, и растопырив руки и ноги, как краб. Цветные огни выхватывают ее из дыма, падая на нее, словно рассеянные лазерные лучи. Центр сцены представляет собой поворотный круг, и девушка стоит, одновременно вращаясь так, чтобы все видели ее открытые гениталии. Из ее половых губ торчит зажженная сигарета. Пока сцена поворачивает ее к каждой из четырех частей бара, из ее вульвы вырывается дым, как будто она курит. Время от времени кто-нибудь из клиентов попьянее разражается аплодисментами.

Большинство мужчин в этом баре тайцы, хотя и фарангов тоже немало: высокомерные арийцы в хаки с зализанными назад волосами, носатые британцы, чаще глядящие в свой стакан, чем на девушку на сцене, редкий китаец из Гонконга щурится сквозь очки, несколько толстых американцев с нетронутыми стаканами стоят выпучив глаза. Японцев здесь нет; к востоку от Патпонга существует закрытый квартал, который японцы держат специально для своих бизнесменов, отправляющихся на секс-каникулы. Сам я этой улицы не видел, но слышал, что там чисто, как на Гинзе, посторонних не пускают, а девушки, которые обслуживают японских бизнесменов, должны раз в неделю сдавать кровь на ВИЧ. Одним словом, сегодня японцы отсутствуют.

Я подхожу к центральному бару и сажусь на свободный табурет. Перевернутое лицо девушки проплывает в трех футах передо мной. Ее глаза открыты, но смотрят в никуда. Маленькие грудки едва набухли. Ребра можно пересчитать.

Бармен скользит ко мне в узком пространстве меж сценой и стойкой, и я заказываю холодный сингха: местное пиво стоит на пятьдесят батов дороже, чем в любом обычном баре, и все же это самое дешевое, что я могу здесь заказать. Стакан и банка едва успевают появиться передо мной, как ко мне уже подвигается молоденькая тайка, левой грудью, едва прикрытой тонким хлопковым топом, касаясь моей голой руки. Лет ей вряд ли больше, чем той, чьи гениталии как раз поворачиваются к нам, но она выглядит старше из-за густо наложенного макияжа, придающего ее лицу мертвенный оттенок в мигающем неоновом свете.

Она что-то говорит, но рок-н-ролл грохочет так громко, что мне приходится наклониться, чтобы она повторила.

– Меня имя Нок, – говорит она. – Как тебя имя?

Она так близко, что я сквозь сигаретный дым различаю сладковатый запах талька и ее пота. Тайцы – один из самых чистоплотных народов в мире, они моются по несколько раз в день. Игнорируя ее вопрос, я говорю:

– Нок… Значит «птичка». Ты птичка, Нок?

Она широко раскрывает глаза.

– Ты говоришь по-тайски? – спрашивает она на родном языке.

Я ничем не выдаю, что понимаю ее.

– Ты птичка, Нок? – спрашиваю я снова.

Она вздыхает и говорит по-английски:

– Да, птичка хочет пить. Купишь мне пить?

Я киваю, и через долю секунды бармен уже около нас, наливает ей самого дорогого в этом заведении «виски». Конечно, это на девяносто восемь процентов чай.

– Ты из Штаты? – спрашивает она, и в ее темных глазах мелькает искра оживления. – Я очень люблю Штаты.

Я отбрасываю с ее лба длинные волосы, закрывающие глаза, и отпиваю пива.

– Если ты птичка, – говорю я, – то ты, наверное, кхай лонг? – Это означает «заблудившийся птенчик», но в Бангкоке так часто называют проституток.

Нок дергает головой и закрывается руками так, точно я ее ударил. Она пытается отвернуться, но я хватаю ее за тонкую руку и притягиваю к себе.

– Допивай свой виски, – говорю я.