Сироты вечности

Хока Уште постарался стать меньше, тоньше, скользче. Рыча от натуги и нещадно обдирая уже ободранную кожу, он принялся протискиваться дальше в нору, и наконец на поверхности осталась одна лишь макушка, похожая на спину гигантского паука. Пролезть дальше не получалось. Как он ни извивался, как ни напрягался, он не мог пошевелить ни рукой, ни ногой, ни плечами, чтобы пропихнуться в нору хоть на палец глубже.

Лошади, скакавшие впереди, уже были рядом.

Хромой Барсук повертел, потряс головой, пытаясь присыпать свои блестящие черные волосы песком и серой пылью.

Первая лошадь достигла речного русла и остановилась прямо над ним. Хока Уште спиной ощущал топот копыт и тяжесть животных. Подъехали еще всадники и тоже остановились над ним и по обе стороны от него на восточном берегу русла. Конь предводителя отряда нетерпеливо бил копытами, и песок из-под них стекал струйкой по откосу прямо на торчащую из норы макушку. Мальчик стиснул зубы и зажмурился, живо представляя, как шошоны смотрят на него, указывают копьями, спешиваются.

Раздались крики на гортанном шошонском языке.

Тут Хромому Барсуку было бы самое время запеть свою песню смерти, но он еще не удосужился ее сочинить. Теперь он жалел о бесполезно потраченных часах, проведенных у ручья в ожидании Бегущего Олененка. Воину-лакота, осознал он, следовало бы заниматься вещами поважнее.

Например, готовиться к смерти.

Предводитель отряда снова закричал, испустил леденящий кровь боевой клич, и его конь спрыгнул в узкое русло, пролетев прямо над головой Хоки Уште. Потоки песка сползли по откосу на мальчика, забивая рот и нос, не давая дышать.

Хромой Барсук подавил желание забиться всем телом, закашляться, заорать. Он лежал не дыша, пока лошади проносились над ним и сухой песок продолжал стекать на голову, уже почти полностью засыпанную. Все его мышцы были напряжены, он с ужасом ждал, что вот-вот каменный наконечник стрелы или копья вонзится ему в череп, и кожу на макушке противно покалывало. Тяжелый топот длился, казалось, целую вечность. Но наконец стал удаляться.

Выплюнув песок, Хока Уште лихорадочно вертел и тряс головой, пока не получил возможность дышать, а потом попытался выползти из норы. Это оказалось непросто, да и внезапный приступ панической клаустрофобии не помог делу. Если бы не страх смерти от руки шошонов, он завопил бы о помощи.

Когда он наконец выбрался, солнце уже отбрасывало длинные тени через сухое русло. Совершенно обессиленный, Хока Уште долго лежал пластом на белом песке, стараясь отдышаться. Он был весь в крови, земле и песке. Вернись сейчас шошоны, они наверняка настолько испугались бы его вида, что не стали бы убивать на месте. Но они не вернулись.

Уже почти стемнело, когда Хока Уште на дрожащих ногах взобрался по песчаному откосу русла. Здравый смысл подсказывал, что идти следует на восток или на север, а не на запад, куда направились шошоны и их жертвы, но любопытство взяло верх. Хромой Барсук пошел по широкой полосе лошадиных следов, убеждая себя, что в такой темноте он сумеет спрятаться даже в низкой траве, если всадники будут возвращаться этим путем.

Он нашел трех мальчишек бруле-сиу вскоре после того, как взошло полуполное ночное солнце и пролило свой молочный свет на землю. Звезды сияли ярко, Млечный Путь был отчетливо виден, несмотря на яркую луну.

Шошоны настигли мальчиков в считаных минутах скачки от речного русла. Лошадь сиу лежала там, где упала и издохла. На трупе животного не было никаких ран. Отпечатки множества копыт вели на северо-восток. Трое юных воинов-лакота лежали на расстоянии вытянутой руки друг от друга.

У самого младшего, которого Поворачивающий Орел представил по имени Пытавшийся Украсть Коней, в шее осталась торчать стрела шошонов. На груди и животе темнели раны от дюжины других стрел. Руки у него были широко раскинуты, словно от удивления. Лунный свет отражался в открытых глазах, блестел на белой кости оскальпированного черепа. Мальчик по имени Несколько Хвостов выглядел так, будто его с головой окунули в красный ягодный сок. Шошоны не только сняли с него скальп, но также отрубили пальцы, вырезали язык и сердце.

Поворачивающий Орел лежал поодаль от двух своих товарищей, в распластанной позе, заставлявшей предположить, что он сражался с убийцами. Горло у него было перерезано от уха до уха, и зияющая рваная рана словно улыбалась Хоке Уште. Шошоны содрали с него скальп и вырезали язык, а еще отрезали уши, кисти, детородный член и яички. Один глаз Поворачивающего Орла теперь смотрел с расстояния пары шагов, насаженный на острый лист юкки.

Хромой Барсук отвернулся, судорожно хватая ртом воздух. Восстановив дыхание, он снова взглянул на убитых. Он хотел бы спеть для них песню смерти, хотел бы облегчить им путь на юг, но не знал ритуала.

«Когда я стану вичаша-ваканом, – пообещал он себе, – я научусь этому всему».

Он повернулся прочь и зашагал на восток по залитой лунным светом равнине.