Система Ада

Катя и Миша выходили строиться со своими медицинскими делегатами. Вдруг пышнотелая и румяная, насколько это возможно было под землей, рулевая Здоровых, командир родильного подразделения этого военно-полевого, блин, госпиталя для оказания медицинской помощи, подошла к невысокой и щуплой Катерине, обняла ее одной рукой за плечи, а другой по-гладила по животу:

— Поздравляю, милочка, поздравляю!

— Что такое? — испугалась и напряглась Катя.

— Это великое зотовское дело — детопроизводство. Внести свой личный вклад и шире распространять передовой опыт — дело каждой из нас.

— Вы о чем, рулевая? — Катя попыталась придать своему голосу уже выработанный нагловатый тон любимицы полка, но он был бессилен против безошибочного женского чувства.

— Как о чем, милочка? Вы беременная. На четвертом, дзотова живет и побеждает, месяце. Чего испугалась, товарищ Зотова? Первый раз, что ли? Все будет; хорошо. У меня, милочка, все родят быстро и по-ударному. Давай сегодня же ко мне в гротик и через пару неделек родим здоровенького впередсмотрящего. У тебя мальчик, я сразу вижу.

Катя оторопела, беспомощно оглянулась на Мишу Бежать, сегодня же бежать из этого ада, уж лучше сгинуть, сгнить в этом глухом подземелье, чем навеки тут застрять с ребенком. Потому что это дитя несчастья должно остаться с ней, она не сможет с ним никогда расстаться…

А довольная собой и всей окружающей плодотворной действительностью рулевая Здоровых уже весело объявила адмиралу Двуногому:

— Товарищ адмирал, докладываю, что сама наша рулевая Зотова скоро внесет свой личный вклад в победу. Ждем мальчика.

ГЛАВА 11

Мише было удобно в жесткой каменной нише, совсем как улитке в раковине. Ложе приклада, дававшее приют уже которому поколению воинов, звало приложить голову. Неожиданно для себя воин заснул во время боя. Во сне он проснулся на верхней жесткой, грязной и уютной полке плацкартного вагона. В закопченное окошко немного дуло. Поезд ехал медленно, и колеса постукивали на стыках рельс нерегулярно, в точном соответствии с выстрелами, звучавшими в гроте.

Снег на улице не искрился, а был похож на вату, уложенную под елкой на детском новогоднем празднике. За окном было хорошо, как и в вагоне. Миша посмотрел на нижнюю полку, где спала Катя, обняв дочку. Губы у обеих смешно сложились, словно у диснеевских утят. Он знал, что то место, куда едут, они не покинут никогда. Они будут там жить, работать, уставать и отдыхать, радоваться каждому дню. Ложась спать, они не будут выключать свет, чтобы, внезапно проснувшись от какого-нибудь кошмара, не сойти с ума от темноты. У них не будет темного погреба для хранения картошки. Лучше купят десять вместительных холодильников…

Там их никто не достанет, и они будут жить для себя.

Эта мысль радовала. Как радовал уютный теплый поезд. Как радовал теплый ватный снег за окном, окутывавший молчаливые поляны и пушистые елки. И даже солнце, всходившее на побеленном небе, радовало. Оно тоже было белым с красной окантовочкой и красной мочкой посредине. Иное светило трудно было себе представить. Какой иной формы может быть звезда, кроме как формы путеводной кротовой жопы?

На голову ему посыпались каменные крошки, и он проснулся. Дудковцы усиливали натиск, на месте одного убитого вырастали двое неубитых, и пулемет Чугунко работал не переставая.

— За родину! За товарища Зотова! — раздался откуда-то голос Волкова. За успехи корейских охотников на самолеты! Вперед! Ура!

Новый революционный призыв оказал магическое действие. Изо всех щелей, как боевые муравьи, полез- ли зотовофлотцы, ведомые агрессивным инстинктом. И Шмидт поднялся, заскользил вперед по каменной осыпи. Маленький Энисаар был уже впереди. Ему с разбегу удалось воткнуть штык в живот длинному дудковцу. Рядом еще кто-то схватился врукопашную. Это было страшно, смертельно опасно, но разум догадывался о сем факте весьма отвлеченно. Ноги несли Михаила, неразумные ноги, не желающие отдыхать, подчиняющиеся глупому порыву.

Он врезал прикладом по затылку неизвестному солдату противника и дальше вперед по ничьим коридорам Системы Ада. Шмидт почувствовал себя проходной пешкой, которой, однако, не суждено было стать ферзем. Но не самой проходной. На несколько шагов его опережали Чайковский и Энисаар, чуть сзади торопился Савельев, а в качестве цели зигзагом от стенки к стенке бежал и испуганно оглядывался коренастый дудковский офицер. Хорунжий, что ли, или кто там у них?

— Живьем брать! — выдохнул Чайковский. — Языка! Язы…

Тут буревестник споткнулся и упал. Шмидт осознал, что они чешут вперед уже лишь вдвоем с Савельевым. Свернули за угол. Враг же явно выдыхался, бежал все медленнее. Они должны были его вот-вот настигнуть и неизвестно зачем схватить.