Национальный интерес, порожденный характером современной войны, и возможность удовлетворения этого интереса, представленная современной технологией ведения войны, оказали ухудшающее влияние на моральные ограничения международной политики. Это ухудшение еще более усиливается эмоциональной вовлеченностью огромных масс воюющего населения в современную войну. Как за религиозными войнами конца XVI и первой половины XVII веков последовали династические войны конца XVII и XVIII веков, и как последние уступили место национальным войнам XIX и начала XX веков, так и война в наше время имеет тенденцию возвращаться к религиозному типу, становясь идеологической по своему характеру. Гражданин современной воюющей нации, в отличие от своих предков XVIII и XIX веков, сражается не за славу своего князя или единство и величие своей нации, а за «идеал», набор «принципов», «образ жизни», на который он претендует как на монополию истины и добродетели. Вследствие этого он сражается насмерть или до «безоговорочной капитуляции» со всеми, кто придерживается другого, ложного и злого, «идеала» и «образа жизни». Поскольку он борется именно с последними, в каком бы обличье они ни проявлялись, различия между боеспособными и нетрудоспособными солдатами, комбатантами и гражданскими лицами — если они не ликвидируются совсем — сводятся к единственному различию, которое действительно имеет значение: различию между представителями правильной и неправильной философии и образа жизни. Моральный долг щадить раненого, больного, сдавшегося и безоружного врага и уважать его как человека, который был врагом лишь в силу того, что оказался по другую сторону ограждения, заменяется моральным долгом наказать и стереть с лица земли исповедующих и практикующих зло.
Под влиянием этого фундаментального изменения в концепции ведения войны, не только моральные ограничения на убийство на войне, о которых мы говорили выше, были широко нарушены во время Второй мировой войны, но и развилась тенденция оправдывать на моральных основаниях отказ брать пленных, убийство пленных, Таким образом, если моральные ограничения на убийство в мирное время в поддержку международной политики остаются нетронутыми и сегодня, то моральные ограничения на убийство во время войны оказались в значительной степени неэффективными в наше время. Что более важно для целей нашего сегодняшнего обсуждения, они продемонстрировали тенденцию к ослаблению и полному исчезновению в качестве правил поведения под влиянием фундаментально изменившейся концепции войны.
Более полувека назад, в эпоху всеобщего оптимизма, один великий ученый ясно предвидел возможность такого развития событий и проанализировал его элементы. Джон Уэстлейк, профессор международного права Уэвелла в Кембриджском университете, писал в 1894 году:
Почти азбучной истиной является утверждение, что смягчение войны должно зависеть от ощущения ее участниками своей принадлежности к более крупному целому, чем их соответствующие племена или государства, целому, в которое входит и враг, так что обязанности, вытекающие из этого более крупного гражданства, возлагаются даже на него. Это чувство никогда не было полностью отсутствующим в Европе с начала исторических времен, но были большие различия в природе и масштабах целого, к которому чувствовалась более широкая привязанность…. В наше время существует космополитическое чувство, вера в содружество человечества, схожая с верой стоиков, но более сильная, поскольку почва была подготовлена христианством и взаимным уважением, которое великие государства, приблизительно равные по силе и схожие по цивилизации, не могут не испытывать друг к другу. Были периоды, когда уровень падал, и один из таких периодов мы должны отметить — религиозные войны, последовавшие за Реформацией, были одними из самых ужасных, в которых зверь в человеке когда-либо вырывался на свободу, и все же они произошли в эпоху сравнительного просвещения. Рвение к делу, каким бы достойным оно ни было, является одним из самых сильных и опасных раздражителей, которым подвержены человеческие страсти; и привязка протестанта к протестанту и католика к католику, рассекая государственные узы, вместо того чтобы заключить их в более прочные, ослабила обычные сдерживающие страсти механизмы, когда они были наиболее необходимы. Такая деградация войны будет иметь тенденцию к повторению, если социализм достигнет последовательности и силы воинствующего вероучения и встретится с нынешней идеей государства на поле боя. Возможно, тогда мы увидим на войне права, равные тем, которые анархизм демонстрирует нам в мире!
Универсальная мораль vs националистический универсализм