Система научно-богословской аттестации в России в XIX – начале XX в.

Впрочем, темы диссертаций, представляемых членами академических корпораций, не всегда относились к тематике занимаемой кафедры, а определялись специализацией их выпускного – кандидатского – сочинения или личными научными интересами. Так, например, в 1903 г. и. д. доцента МДА по кафедре истории философии П. В. Тихомиров представил диссертацию на соискание степени магистра богословия по теме «Пророк Малахия». Первым рецензентом, естественно, стал экстраординарный профессор по кафедре Священного Писания Ветхого Завета В. Н. Мышцын, вторым – и. д. доцента по кафедре еврейского языка и библейской археологии Е. А. Воронцов[1063].

Назначение официальным рецензентом не требовало наличия у этого лица ученой степени такого же ранга, на которую претендовал соискатель. Таким образом, экстраординарный профессор или доцент, не имевший докторской степени, мог рецензировать докторскую диссертацию, и. д. доцента, не имевший магистерской степени, – рецензировать магистерскую диссертацию и оппонировать на ее защите, и даже рецензировать докторскую диссертацию. Так, например, рецензия докторской диссертации по нравственному богословию М. А. Олесницкого, представленная в Совет МДА на соискание докторской степени, была поручена и. д. доцента, не имевшему даже магистерской степени, Н. Городенскому и имевшему лишь магистерскую степень экстраординарному профессору по кафедре введения в круг богословских наук С. С. Глаголеву[1064].

Выбор рецензентов для докторских диссертаций после 1884 г., когда была отменена их защита, составлял особую проблему. Если магистерские диссертации все же защищались в коллоквиумах, то судьба докторских, хотя и они обсуждались на заседаниях Совета, в основном определялась отзывами. Корпорационная замкнутость системы научно-богословской аттестации настораживала многих преподавателей академий. Кроме ограниченного числа специалистов и, следовательно, трудностей, возникавших с адекватной оценкой научных достоинств той или иной специальной диссертации, такая традиция была чревата двумя опасностями. Пользуясь сложившимися в тесном коллективе отношениями, некоторые диссертанты высказывали пожелания по кандидатурам рецензентов. С другой стороны, существовавшая иногда в корпорациях «партийность», определяемая отчасти и научными взглядами, отчасти – личными отношениями, также мешала объективной научной оценке представляемых диссертаций. Об этом с печалью писал, например, в 1897 г. в своем дневнике ректор МДА епископ Арсений (Стадницкий)[1065].

Бывали даже случаи «взаимного рецензирования», то есть рецензентом диссертации назначался член корпорации, который в свое время имел рецензентом нынешнего соискателя. Однако и в этих ситуациях результат был непредсказуем.

Так, например, в 1891 г. в МДА одним из рецензентов (и оппонентов) магистерской диссертации и. д. доцента по кафедре Священного Писания Ветхого Завета А. А. Жданова был экстраординарный профессор МДА по кафедре Священного Писания Нового Завета М. Д. Муретов. М. Д. Муретов дал положительный и весьма похвальный отзыв, диссертация была защищена, и А. А. Жданов утвержден в степени магистра богословия. Более того, М. Д. Муретов выдвинул монографию А. А. Жданова на Макарьевскую премию, которая и была последнему присуждена в 1892 г.[1066] Однако в том же году, когда докторская диссертация М. Д. Муретова была дана на рецензирование А. А. Жданову, отзыв был отрицательным. А. А. Жданов ставил в вину Муретову нечеткость в определении предмета исследования – что именно понимает автор под «ветхозаветным храмом»; неправильные переводы с еврейского, уступающие синодальному переводу, с которым полемизировал Муретов; неверные интерпретации древних авторов, в частности Филона Александрийского и Иосифа Флавия. Неверным и искусственным был признан основной метод диссертанта: пользоваться описанием устройства всех трех ветхозаветных храмов – Соломона, Зоровавеля и Ирода, – восполняя пробелы одного описания другими. Критику вызвал и выбор историографической традиции, на которую опирался Муретов: излишнее доверие к трудам предшествующих русских исследователей-археологов, в частности, к трудам профессора КДА А. А. Олесницкого, и, напротив, недостаточное использование «текстуально-критических и экзегетических трудов», посвященных книгам Исход, Царств, Паралипоменон и Иезекииля. Неоправданным считал Жданов и «идейный пафос» Муретова: попытки «поставить храм в связь с историей еврейской теософии» и выявить «генетическую зависимость позднейших иудейско-раввинских идей» от наружного вида храма. В результате подробного рассмотрения представленного сочинения и сравнительного анализа с имеющимися данными Жданов приходил к выводу о том, что «критико-экзегетическая задача труда выполнена неудовлетворительно», предложенная новая реставрация храма «стоит ниже «общепринятой», «основной принцип реставрации ложен» и «ведет к затемнению свидетельств Библии»[1067].