Система РФ. Источники российского стратегического поведения: метод George F. Kennan

Не выигрывают войны, не приложив к ней ума. Если крымский кейс не положит основание русскому стратегическому мышлению, Россия впредь будет подвержена риску дурацких поражений.

Поражения, тактически выглядящие как успех, нередки и весьма коварны. Они мешают даже такой обычной вещи, как отступление. Символический триумф ошибочных акций порождает инерцию потворства. На ошибке настаивают, как на «висторическом решении раз и навсегда». Дело не только в упрямстве, но и в риске – признав ошибку, вызвать панику. Масштабы которой будут равны разочарованию, возведенному в степень вчерашнего триумфализма.

Поражение во сне и наяву

Второе десятилетие XXI века, возможно, в самую опасную проблему России превращает нехватку стратегии как таковой. Белый квадрат вместо стратегии делает нас экраном проекций извне – враждебных, конспирологических и просто абсурдных. «Тайна стратегии Кремля» – наилучший мотив коалиции против «России-захватчицы».

Отсутствие стратегии дополняет тактика мистификаций. Судьба Саддама Хусейна и Каддафи – верные тому иллюстрации. Саддам, проиграв первую войну, имитировал подготовку к новой, включая видимость наличия у него ОМП. Чем навлек вторую войну, его добившую. Каддафи после десятилетий радикальной политики пытался отползти за мировые кулисы с гордо поднятой головой, но, не имея новой стратегии, кончил, как Саддам Хусейн.

Провокация конфликтов, некоторые из которых ведут к войне, вызвана неотчетливостью стратегических интересов, страхом их артикулировать и тем более проводить. Страх стратегии – психоз субъекта, догадывающегося, что его установки разрушительны для него самого. Многие войны были развязаны исключительно чтобы уцелеть – во всяком случае, так кому-то верилось. Критическое решение часто не было решением о войне – на взгляд того, кто его принимал. Почти всегда это было решение лишь «отреагировать» на применение силы или «превентивно устрашить» того, кто может ее применить. И мы оказываемся в темном лесу игр подсознания с его страхами и проекциями врага.

Казалось бы, чем это отлично от рефлексивной игры блоков времен холодной войны? Бесструктурностью. В классической версии Большая игра Востока с Западом велась искушенными субъектами, которые (дорогой ценой) научились отличать свои страхи – от картинок на радарах РЛС.

Сегодня в лице Системы РФ действует субъект, не унаследовавший с преемством СССР советского инстинкта опасения своих чрезмерных реакций. Страна РФ управляется удачливой командой, но их удачи ограничивались тактическим уровнем. Со стороны Запада преемственность опыта осторожности также изношена с исчезновением «империи зла». Игра стала слишком легкой и часто сводится к проигрышам, поразительным при отсутствии глобального конкурента.

Мы в ситуации сверхриска, где тупики на каждом шагу, а на выходе повышают ставки. Крым – образцовый стратегический узел, созданный российской стороной при хаосе стратегических планов Запада.

Безопасность мимо консенсуса

Политика национальной безопасности предполагает хотя бы частичный консенсус в обществе и в элитах. (Разумеется, любой консенсус всегда оспаривается, подвергаясь испытанию конфликтами). Для России характерен недоконсенсус по безопасности из-за политики опоры на «подавляющее большинство», проводимой властями. Ставка на «подавляющее большинство», то есть внутренняя политика исключения, есть отказ от инклюзивной политики национальных интересов. Отменяя принцип консенсуса, Кремль раскалывает нацию в вопросах ее безопасности.

Экспектация страха

Все власти боязливы (особенно уличающие в «паранойе» других), но важна экспектация испуга. Российская политическая риторика, как нарочно, обнажает миру все, чего мы боимся. Наша внешняя политика стала оглаской наших фобий. Кремлевские СМИ сами экспортируют нарочито экстремальные трактовки целей Кремля. Увязать их друг с другом для иностранца невозможно, да и разумной связи там нет. А объявленная вслух цель всегда оказывается ревизионистской гиперболой, хоть в реальности все не так. Но кто в прекрасном новом мире конспирологий знает, что в России реально, а что нет?

Кремль подорвал интерес к оптимистическим гипотезам о России. Все, что мы говорим вслух о наших мотивах и пожеланиях, усугубляет чувство исходящей от нас угрозы. Наша явная слабость еле смягчает индуцируемый нами страх. Москва распространяет вокруг себя ауру неопознаваемости русских намерений. Россия превращается в стратегический НЛО с потаенными интересами. Извне видно, как этот объект движется без надежной информации о мире, не видя опасностей прямо по курсу. Похоже, и в капитанской рубке крутят «Игру престолов».

Суицидальный соблазн

Механизм антироссийских санкций реакционен, реакционна и политика Кремля. Санкции были так же импровизированы, как вмешательство РФ на Украине. Реагирования Москвы на санкции ждали, но какого?