Сить - таинственная река

окуней! Нет, они были не крупные, но сколько красок, блеска! Оранжевые брюшные плавники, золотисто-

зеленоватые бока, переходящие к спине в коричнево-зеленые. А полосы — они сизые, с просинью. Никогда не

думал Гусь, что обыкновенный окунь так красив!

В этом мире удивительной красоты он забывал все: и обиду на ребят, которые потянулись к Витьке, и

выдуманное прозвище «Лягушечник», и себялюбивое стремление устроить ничего не подозревающему Витьке

пакость, и пугающий рассказ случайного старика о таинствах Пайтова озера. Все ушло, растворилось, остался

лишь этот диковинный мир тишины и игры красок, который до сих пор был неведом и недоступен и вдруг, будто по

волшебству, открылся его глазам.

Гусь утратил всякое ощущение времени. Он чувствовал, как волнами проходит по телу озноб, и, пожалуй,

зубы у него начали бы стучать, не сжимай он ими резину. Гусь повернул к берегу. Он плыл до тех пор, пока грудью

не коснулся песка...

После обеда Витька давал урок плавания Сережке, а потом плавал сам. На этот раз он подстрелил пару

некрупных щук да язя.

Когда солнце повисло над лесом, ребята поплыли на луду. Еще издали они заметили, что неподалеку от кола,

которым была отмочена каменная гряда, вода временами рябит, хотя стоял полный штиль.

— Отчего бы это? — спросил Сережка.

— Окунь малька гоняет! — ответил Витька, которому раньше не раз приходилось рыбачить с отцом на

Сорежском озере, где было несколько хороших луд.

К колу подплыли тихо-тихо, зачалились и молча, осторожно, стараясь ничем не брякнуть, взялись за удочки. И

вдруг точно дождь пошел — из воды вокруг лодки веером стали выскакивать крохотные рыбешки. В следующую

минуту вода разом закипела — окуни с чмоканьем и бульканьем кидались за мальками; иногда над водой

показывались их горбатые спины и растопорщенные колючки плавники. И вот уж Сережа вытащил одного окуня,

за ним почти одновременно подсекли рыб Витька и Гусь.

Старый бор, окутанный мраком, казался таинственным и немного жутковатым. Бронзово поблескивали

отсветами огня желтые стволы сосен, над соснами сверкали звезды, а по низу была разлита сплошная темь. И в

ней, этой теми, что-то непрестанно шуршало, потрескивало; изредка пронзительно и коротко, будто спросонок,

вскрикивала ночная птица — козодой.

Было в этих таинственных звуках что-то такое, отчего не хотелось громко разговаривать и двигаться тоже не

хотелось, и ребята сидели неподвижно, устроившись поудобнее.

Гусь все еще держал в руках подводное ружье, которое до этого рассматривал долго и тщательно. Но теперь

он смотрел в огонь: он понял, что самому такого ружья не сделать, потому что нет ни дюралевых трубок, ни

прочных упругих резин. Да и не о ружье он думал в эти минуты. Он пытался представить себе, как будет жить в

городе, вдали от родной и таинственной Сити, вдали от этого озера, поразившего красотой и обилием рыбы, вдали

от тихой Семенихи и от леса, в котором знакома каждая тропка, каждый укромный уголок, — пытался и не мог.

Теперь, после пережитого одиночества, он впервые почувствовал, что тысячами незримых нитей связан с этим

краем, где прошло не то что бы очень радостное, но вольное детство.

— Слушай, а когда ты школу кончишь, здесь останешься? — спросил Гусь у Витьки.

— Конечно.

— Ну! Интересно... И что будешь делать?

— Как — что? Работать. Охотиться буду. Вот денег заработаю за лето, и отец мне ружье купит. Двустволку.

Сам сказал.

— Жди, купит!..

— Честно! Он, если пообещал, сделает.

— Все равно, век охотиться не станешь... Да и сбежишь ты из колхоза. Кончишь восьмой класс или

десятилетку и сбежишь. Куда-нибудь учиться...

— Сюда мы сколько шли? — серьезно, по-взрослому спросил Витьке. — Часа четыре? В общем, километров

пятнадцать, не больше. А я, чтобы в какой-то безрыбной речонке поплавать, каждую неделю за двадцать

километров пешком из города топал!.. Или на Сорежское озеро с отцом ездили. Шестьдесят пять на попутных

машинах и одиннадцать пешим... Да я из-за одной Вязкой старицы или вот из-за этого озера и то в деревне остался

бы! А лес еще... Лайку заведу — отец разрешит, я уж говорил с ним...

Гусь чувствовал, что Витька говорит искренне. И он верил, что у Витьки будет осенью ружье. И лайка будет.

— Конечно, тебе легко рассуждать. В городе нажился. Подводное снаряжение есть. А у меня ничего нету...

Был Кайзер, и того этот ворюга-пьяница убил...

— А ты знаешь, откуда у меня подводное ружье, ласты, маска? Думаешь, отец купил?.. Да я прошлый год

после шестого класса два месяца летом в Плодопитомническом совхозе работал. Сорок девять рублей получил. А

снаряжение двадцать три рубля стоит.

Сережка, внимательно слушавший этот разговор, сказал:

— Я и то надеюсь заработать.

— И заработаешь, — поддержал его Витька.

— Ладно, хватит бахвалиться, — неожиданно оборвал этот разговор Гусь. — Уже светать начинает...

Сережка и Витька огляделись. Ночная темнота, в самом деле, поредела, звезды померкли, в бору начали

проступать отдельные деревья. Гусь встал, взял котелок.

— Вскипятим чайку и двинем на луду... А потом по холодку и домой доберемся, — сказал он и отправился за

водой.