Сить - таинственная река

— Прохудилось крыша-то, беда как прохудилась! — вздохнула Дарья, перехватив взгляд сына. — Да и

дождь-то больно мокрой!..

Пока Гусь раздевался, она нашла сухую одежду, достала с печи теплые валенки, налила в умывальник горячей

воды, поставила самовар.

— Боле уж работать, поди, не будешь?

— Нет. Погода бы постояла, так можно бы...

— Ну и слава богу! И так уж наработался... Пять ден и до школы осталося... А вчерась ведь аванец давали.

Знаешь, сколько тебе насчитали?

— Сколько?

— И сказывать боязно. Семьдесят два рубля!.. Подумать только! — Дарья покачала головой. — Я и получать-

то их не хотела: ежели ошибка какая, дак ведь потом обратно стребуют. А кассирша-то объяснила: Ивану-то

Прокатову, говорит, аванец сто сорок четыре рубля, а Ваське твоему, говорит, половина его заработка идет... Да уж

тут я поверила, получила... Кабы не дождь, в Камчугу ладила идти. Сапоги-то купить да ботинки.

— Сам схожу...

Гусь умылся, кое-как расчесал спутанные и отросшие за лето волосы и блаженно растянулся на лавке. Давно

на душе у него не было такого покоя. И пусть усталость разливается по всему телу — теперь спешить нокуда.

— Чего лег-то? Поешь, да и лягешь потом. Али заболел?

— Нет, нет, я так чуть полежу, на лавке... Не слышала, фотокарточку-то не напечатали в газете?

— Не было. Спрашивала я, как же! Долго чего-то не печатают.

— А Витька и Сережка дома?

— Дома. Вчерась Толька-то чуть Сережку не укокошил.

— Как? - встрепенулся Гусь.

— Евонный дядька, который в отпуске-то был, вчерась уезжал. Пьянущий! И Тольку напоил. Тот спьяну-то

на Сережку взъелся. Подумай-ко ты, ведь с ножиком на парня кинулся!

— Hy!

— Бабы розняли. Да Танька еще тут оказалася, дак обошлось, отбили пария...

Мать-то Толькина ревет, от рук, говорит, совсем отбился, ничего не слушается, деньги из дому таскать начал...

— Так Сережке-то ничего, не сильно попало?

— He, не! Нисколь не попало, отбили... Ты подними-ко самовар-то, дак и я с тобой чаю попью...

Кажется, еще никогда так богато не был накрыт стол в доме Гусевых. Кроме обычных и повседневных

картошки, хлеба и молока появились батон и сливочное масло, а к чаю не только сахар, но и дешевенькие конфеты-

кругляшки и даже белые сухари. Все это Дарья пододвигала сыну, приговаривая:

— Булки-то, булки поешь! А чай-то с конфетками — слаще! К обеду-то щей наварю. Мяса полтора

килограмма купила, да, вишь, не знала, что сегодня придешь. Щей-то похлебал бы с устатку...

Газета с долгожданной фотографией пришла накануне отъезда Таньки в город. В тот день Гусь ходил в

Камчугу, в магазин ОРСа, и вернулся домой с покупками — сапогами -броднями и дешевенькими полуботинками

— для школы. Дома его ждали Витька и Сережка. Дарья стирала в кухне белье. На столе лежала развернутая

газета.

— Почитай-ка, как вас с Прокатовым расписали! — воскликнул Сережка. — И даже портрет напечатан.

Гусь тотчас схватил газету. Он ожидал, что портрет напечатан большой, с открытку или хоть в половину ее. На

самом же деле на фотографии был комбайн, кусок поля и справа, в верхнем уголочке, где должно быть небо, — два

малюсеньких лица. Иван Прокатов похож сам на себя, а второе лицо — чернью брови, прилизанные набок волосы,

острый подбородок — неведомо чье.

«Ну уж и портрет! — разочарованно подумал Гусь. —И не похож совсем...»

Под заголовком «Ни минуты простоя» стояло непонятное слово «репортаж».

— А ты хоть ботинки-то купил? — услышал Гусь голос матери.

— Купил, купил! — и начал читать.

«Поле пшеницы, как море. Колышутся на ветру тяжелые колосья...» — так начинался этот репортаж.

Гусь читал, пропуская слова и целые строчки: пока все о колхозе да о Прокатове, а ему не терпелось прочитать

о себе. Ага, наконец-то! — Помощник у меня отличный! — говорит комбайнер и щурится от яркого солнца. — Он

быстро освоил агрегат, и я в любое время могу на него положиться.

В устах опытного комбайнера, каким является Иван Прокатов, это очень высокая оценка.

Василию Гусеву нет еще и шестнадцати...»

Гусь читал, и от волнения — мурашки по коже! Хорошо написано, даже слишком хорошо! И хоть совсем

немного — всего несколько строчек, но зато как!..

— Газета-то чья? — спросил Гусь, дочитав репортаж.

— Наша, — ответил Витька. — Я тебе принес. На память.

— Ну, спасибо!

Он бережно свернул газету и убрал ее в шкаф. Пока Витька рассматривай сапоги - бродни, Сережка, улучив

момент, незаметно сунул в руку Гуся какую-то бумажку. Гусь, немедля, вышел в сени, будто по делу, и развернул

ее. Это была записка от Таньки: «Вася! Мне очень надо поговорить с тобой. Передай с Сережкой, где мы

встретимся. Т.».

Гусь спрятал записку о карман, вернулся в избу.

— Кино сегодня нету? — спросил он как можно беспечнее.

— Нету. Завтра будет!

— Так, так...— Гусь снова, уже в который раз, стал примерять бродни, в из головы не выходило: где

встретиться с Танькой!.. Хорошо бы дождя не было, тогда опять ушли бы на Сить. И тут он сообразил: мать пойдет

на речку полоскать белье, вот тогда и пусть приходит Танька!..

— Ты, Вася, доставай обед да поешь! — крикнула из кухни Дарья. —А я уж достираю...

— Ладно... Сначала воды приносу...