Сито жизни

— Оно в моей памяти. И в моей душе оставило отпечаток. Помнишь ли ночь, когда тебя выкрали? Одетый в черное платье человек…

— Типун тебе на язык!

— Пусть будет типун, слушай! Нельзя, чтобы ты не выслушала… Одетый в черное платье унес тебя полуживую, бросил под волостного…

— Замолчи, ложь!

— Ты не виновата… Но это правда. Потом, под утро, считая мертвой, отнесли тебя на болото, бросили там…

— Зачем, зачем рассказываешь это! Не мучай, не загоняй меня заживо в могилу! Довольно, достаточно! Не говори дальше!

— Помнишь руки того человека, одетого в черное, — какими были его руки — помнишь? Когда, обняв, тащил тебя к волостному?

— Холодные, будто змея…

— Что бы ты сделала с тем человеком, если бы встретила!

— Изрубила бы его и съела. Пусть исчезнет его лицо.

— А если он не был виновен? Если его принудили? Заставили бай, волостной? Если было такое время?

— Все равно… Это не человек. Какую надо совесть иметь, чтоб отдать безвинную девушку в пасть волку!

— А если бы тот человек оказался хорошим, достойным — вышла бы ты за него замуж?

— На такое дело может решиться только ворон.

— Так этот самый ворон — я.

— Ложь! Не испытывай меня. Если ты, для чего женился на мне?

— Чтобы смыть вину. Считал, если выйдешь за другого, то будешь унижена.

— Так, значит, это был ты… Значит, не захотел унизить меня… Так вот откуда твой холод… Холод твоих объятий… Ты, оказывается, рожден от змеи. Оказывается, свой век прожила со змеей. Нет, я уйду из гнезда змеи! Ты оставайся здесь!..

Последние слова Бурмакан прокричала, не владея собой. Поспешно оделась, выбежала во двор. Ушла в дождь, растворилась во тьме. Рабия с криком бросилась вслед. За ними медленно, не спеша двинулась к выходу Аруке. Серкебай не осмелился предложить ей остаться. На пороге Аруке обернулась:

— Так должно было быть, так и случилось. Жизнь не мирится, не прощает, не забывает… Наверное, больше никогда не увидимся, Серкебай. Может, и к лучшему… Ну да бог с ним… Я и тем довольна, что возвратился ко мне мой амулет. Спасибо тебе, ты сказал правду. Прощай… Рабия проводит меня.

И Аруке проглотила тьма.

Серкебай знал: Бурмакан упряма, поссорившись, превращается в камень, затем постепенно отходит. Поэтому не поспешил за ней следом.

Вышел во двор, под дождь. Простоволосый, в одном костюме. Тихо, темно — только шум дождя…

Отчего-то кружится голова. Покачнулся Серкебай, чуть не упал даже… Постоял во дворе. Странное состояние отрешенности от всего происшедшего овладело им, в голове никаких мыслей — будто засохли мозги.

Услышал — заблеяла овца. «Это беспокоится мать того самого ягненка с белым пятном на лбу… Значит, уже зарезали… Для чего? Где же парень, который зарезал ягненка? Что случилось?.. Позор… Аруке… Неужели она виновата? Нет, почему же ей не приехать, если ее пригласили в дом. Я виноват. Почему столько времени был нерешителен? Да, оказался безвольным. А Бурмакан? Она тоже… А если бы вел себя по-другому? Может, кончилось бы все еще хуже?.. Не знаю. Да… Вот так вот… жить по-серкебаевски… Но — поэтому жизнь интересна! Жизнь еще раз решила меня испытать: окажусь ли я побежденным? Ну и как — согласен быть побежденным? Чего только не пришлось мне испытать за свой век… Доведись такое другому — любой бы отступил, исчез, испепелился… А я вот все еще стою, подставив голову дождю. Если и умру — омытый не пылью, омытый чистым дождем. Все дело в этом».

— Серкебай-ата, сразу все мясо положить?

Это голос того соседского паренька, что зарезал ягненка. Серкебай услышал, будто во сне. Паренек еще раз спросил. Серкебай видел — кто-то стоит и непонятно что говорит. Паренек повторил свой вопрос. Серкебай ответил невнятно:

— Собаке… — Паренек не понял, Серкебай сказал еще раз: — Собаке…

Паренек заглянул в распахнутую настежь дверь дома, увидел — внутри никого.

Собака, урча, схватила теплое мясо… Больше Серкебай ничего не слышал.

— Серкебай-ата, отдал собаке… как вы сказали… — Это соседский парень уходит.

— Тайлак-таш никогда не размякнет… — говорил себе Серкебай, приближаясь к камню.

Дождь продолжал идти. Серкебай словно бы засыпал на ходу. Какой ловкий, а, — может идти и спать на ходу? И дождь не в состоянии разбудить Серкебая? Падая, поднимаясь, блуждая, вновь находя путь, он добрался до Тайлак-таша. Он обнял каменного верблюжонка за шею. Он закрыл глаза.

…Когда на заре Серкебай очнулся, слышит, кто-то кричит со двора:

— Серкебай! Ведь ты говорил, это не просто камень, помнишь?

— Да.

— Каменный верблюжонок ожил! Мы поймали его, когда убегал по улице. Привяжи своего верблюжонка. Он разговаривает по-человечески!

— Каменный верблюжонок? Заговорил?

— Да, и первым делом спросил о тебе. Просит: «Покажи мне Серкебая. Он меня спас». Говорит, он согласен быть всем, чем ты не прикажешь. Временами он оборачивается верблюжонком, а то превращается в девушку, которую не сравнишь ни с луной, ни с солнцем. Выйди во двор — мы его привели. Сними с него недоуздок. Он ожидает, чтоб дали ему свободу. Без тебя мы не можем… Иди же скорее!

Серкебай поспешил во двор — там и вправду ждет беленький верблюжонок.

— Анаргуль, милая моя!

— Серкебай-ата!